— Картина «Хозяйка звезд», подлинник, масло на холсте, начало
пятнадцатого столетия. Полотно изображает девушку со звездами в
волосах и на шее, наклоняющуюся над лежащим на земле мужчиной.
Композиция есть аллегория на наше государство, истерзанное войнами
и усобицами — его символизирует поверженный наземь мужчина, вы
видите на нем типичную для элиты того времени одежду. Единственным
спасением для него выступает возвращение к истокам, к первоначалу,
к звездам, отражением коих некогда была Констелляция. Спасение это
олицетворяет девушка. Хм-хм… Картина подписана, в левом верхнем
углу виден исполненный алой краской крест. Это позволяет
предположить, что автором полотна является выходец из
простонародья, самородок, не владеющий письменной речью и не
способный иначе подписать свое творение.
— Профессор, вы ее кверху ногами поставили! Если перевернуть, то
получится просто целующаяся в снегу парочка.
Из беседы Антуана Черного, мэтра
Изящных искусств, со студентами Академии
Глава 1
Сумерьково городище полностью отвечало своему названию — это
было первое, что Ксандер выяснил по прибытии в означенный пункт. За
потребовавшиеся для проезда от ворот к ратуше пять минут он
повстречал пятерых в лаптях, отказался от предложения купить
елово-чесночную гирлянду от нечистой силы и насчитал шесть ошибок
на трех вывесках из трех увиденных. Дома были низенькие, с
крошечными окошками, улицы узкие и немощеные, ограды кривые и
издырявленные щелями. Тут и там на истоптанной дороге торчали
клочья неукрощенной зелени, в окна лезли ветви корявых яблонь и
черных елок, из-под заборов высовывались бодыли облетевших цветов и
пожухлой крапивы. Словом, это был самый настоящий сумрак, даже
мрак, а “городище” в названии, несомненно, служило не более чем
рифмующимся эвфемизмом ко многим так и просившимся на ум словам,
среди которых самым пристойным было «грязища». Единственное, чем
сии места были знамениты — это случившейся много лет назад
напастью. Где-то в окрестных лесах, мрачно звавшихся Безнебесной
пущей и исстари пользовавшихся самой дурной репутацией, якобы
завелись кошмарные огромные волки, вместо скота и лесного зверья
предпочитавшие охоту на людей. До Столицы доходили разные слухи: то
говорили, что это были не волки, а оборотни, то что это был медведь
и притом один. Затем неведомое зверье исчезло, а с ним вместе и
упоминания о Сумерьковом городище в столичных разговорах и газетах.
Друзья даже не поняли, куда это он отбывает, когда Ксандер сказал
им об отъезде. И слава Семисильному.
Путь от Столицы занял больше недели и почти весь был Ксандером
проделан в седле, как и положено спешащему на помощь герою — не
валяться же на подушечках в еле ползущем дилижансе, когда дело
ждет! — и потому верхом на своей Щучке он сидел несколько
деревянно, однако решительно проехал мимо постоялого двора. Первым
делом надлежало нанести визит господину Трифолию, Бертрамову сыну.
Этим именем было подписано присланное в столичную коронерскую
службу послание, и призвавшее Ксандера сюда. Вернее, призывало оно
«кого способного да разумного, кто кумекает в темных делах и смогет
дурной людишко на чистую воду вывести». А Ксандер именно этим
кем-то и был.
Властитель Городища ожидал прибытия столичного гостя, аки упырь
кровушки, по красочному выражению встретившего Ксандера в дверях
ратуши слуги. Приняв у гостя повод лошади, он сообщил, что
апартаменты градоправителя наверху. Ксандер направился туда.
— Вот уж спасибо, что споро припожаловали, поклонов дюжина
Семисильному за такую милость, — с чувством начал пожилой мужчина в
камзоле из выцветшего бурого бархата, и протянул Ксандеру широкую
пухлую ладонь. — Трифолий Бертрамов сын, края сего управитель.
