Перебирая свои старые записи, с удивлением обнаружил, что написанное шариковой ручкой имеет свойство исчезать. Так были утрачены дневниковые размышления, некоторые рассказы и путевые заметки. А ведь это чувства, эмоции, переживания!
Спустя годы память ещё хранит эти моменты, но они уже окрашены в другой цвет, острые углы сглажены опытом, яркие эмоции растушёваны зрелостью прожитых лет. Исчез я, тот молодой, познающий мир, ищущий своё место в нём.
С годами поменялось всё, и отношение к себе, и к прожитым событиям, и даже ощущение времени уже не то.
Судьба провела меня своими извилистыми тропами, проверяла на прочность трудом от зари до зари, чередою утрат и разочарований, не раз смотрел я и в глаза молчаливой и холодной нашей спутнице – смерти. Нет, меня лично она лишь дважды коснулась краем своего одеяния, но за пять лет забрала с собой всех близких моему сердцу людей, навечно оставив незаживающие раны. Они кровоточат до сих пор. Время не лечит, оно лишь притупляет боль, мы к ней просто привыкаем, перестаём замечать.
Всё это нашло отражение в моих заметках и небольших рассказах.
Поиски Истины и самого себя, усталость от работы и поиски проблесков миров горних. Частью всего этого я хочу поделиться с тобой, уважаемый Читатель!
Почему-то лучше пишется в поезде, под мерный перестук колёс, под тихие разговоры пассажиров или в тишине пустого вагона. Но мысли вдруг упорядочиваются, неспешно выстраиваются в гармоничный ряд, и возникает желание изложить их на бумаге. Они ложатся на лист, записанные неразборчивым, дёрганым почерком, который потом читается с трудом. Буквы пляшущие, неровные, но это и неважно в момент, когда что-то внутри тебя просится наружу, когда возникает желание это что-то выплеснуть на бумагу. И ты пишешь, положив тетрадь на сумку, останавливаясь задумавшись, прислушиваясь к себе, и снова пишешь.
И часто бывает так, что пишется совершенно другое, совершенно не то, о чём хотелось написать вначале, словно кто-то неведомый водит твоей рукой и вкладывает в тебя свои мысли и чувства, и это всё легко изливается из тебя, превращаясь в текст, порою гармоничный и взвешенный, а иногда дёрганый, неровный, но всегда желанный.
И неважно, что он бывает вычурным, изобилующим излишней образностью и, быть может, наивностью, но ты ждёшь его рождения, как любящий отец ждёт рождения желанного ребёнка.
И он рождается, без мук и страданий, легко и спокойно, и ты принимаешь его на руки, и появившись на свет, с первым вдохом, вместо крика он вдруг озарится улыбкой, открытой и радостной, от которой на твоей душе станет тепло. Ты улыбнёшься ему в ответ, так же открыто и так же ясно, радуясь его появлению. Поставишь точку в конце текста под всё тот же мерный перестук колёс, закроешь тетрадь, и ещё некоторое время будешь бережно держать её в руках, а чувство радости вспыхнет, осветит лицо и согреет душу.
И ты сидишь, смотришь в окно, прислушиваясь к своим внутренним ощущениям, а пассажиры, проходя по вагону, будут с любопытством смотреть на тебя, отрешённого, сидящего с сумкой на коленях, бережно держащего в руках измятую, невзрачную тетрадь в клеточку.
А за вагонным окном уже сумерки, и пробегающие кусты лозняка и деревья почти сливаются в серую, однородную, едва различимую массу, и поезд не спеша несёт тебя всё дальше и дальше…
