Артур Никитин
Спящая красавица в хрустальном гробу.
Нет, скорее мраморная статуя, творение гениального скульптора,
закрытая пуленепробиваемым прозрачным саркофагом, чтобы время не
разрушило её красоту. Вот такой я увидел Эву, когда меня пропустили
в её палату. Девушке остригли роскошные волосы, смыли агрессивный
макияж в стиле индейцев чероки. И перехватило горло от жалости,
когда я увидел сквозь стеклопластик, как она лежит там, в
этом коконе, такая бледная, беззащитная. Полупрозрачная сине-белая
кожа, губы плотно сжаты, теперь они казались меньше, и совсем не
вульгарными. Волосы больше не мешали видеть, как гармонично,
естественно её лицо. Может быть, оно соответствовало золотому
сечению, может быть нет. Я не знал об этом. Но если был бы
скульптором, то Венеру, богиню красоты, я вырезал бы из мрамора
именно с такими чертами. Выпуклые ровные треугольники скул,
правильной формы нос, аккуратный рот и все это уравновешивал
подбородок с милой ямочкой. Тело было погружено в какую-то
полупрозрачную субстанцию, скрывавшую её наготу, но я видел абрис
её длинных стройных ног и безжизненно повисших, но все равно
невероятно прекрасных гибких рук.
А рядом с саркофагом на огромном
экране, закрывавшим почти всю стену, высвечивались данные.
Трёхмерное очень подробное изображение тела: кровеносная система,
артерии, вены, капилляры, все органы. Все мигало, менялись цифры,
бежали, крутились графики и диаграммы всех форм и размеров.
Выскакивали какие-то показатели, в которых я ничего не понимал. Но
все такое живое. Кроме самого главного.
Похожая на две половинки грецкого
ореха крупным планом выводилась проекция мозга, но ни один
участок его не был подкрашен жёлтым, оранжевым, красным. Все линии,
которые рисовали мозг, были безжизненно синего цвета. Лёгкие
насыщались кислородом, сердце исправно перекачивало кровь, ручейки
которой разбегались по всем органам, поддерживая жизнь,
возвращались к сердцу. Но мозг был мёртв.
Мне казалось, что вернулся кошмар
годичной давности, когда я увидел в морге тело моей жены Кати.
Такая же обнажённая она лежала на столе в прозекторской, и,
казалось, спала. Но казалось, вот-вот проснётся, откроет
глаза, легко вздохнёт. Повернёт голову, и её слабая улыбка зальёт
мою душу радостью. Но нет. И тоска острыми клиньями вонзилась в
сердце.
— Вы сказали, что госпожа Эва может
прийти в себя, — устало сказал я и сам ощутил, как безнадёжно это
звучит. — Но я вижу, что система зафиксировала смерть мозга.
— Ну что вы. Мы вас не обманывали, —
приятным бархатистым баритоном прогудел стоявший рядом молодой
доктор.
Выглядел он так, будто сошёл с
рекламы медицинских услуг. Роскошные бакенбарды обрамляли
упитанное, со здоровым румянцем круглое лицо. Ровная кожа с
приятным загаром, каштановые волосы густы и непослушны. Глаза
ясные, живые, смотрит прямо и весь облик говорит, что он простой,
хороший человек, который любит все радости, которые жизнь
предоставляет ему, в меру, без излишеств.
— Я объясню, — продолжил он. — Тело
Райковой сильно пострадало. Все наноботы не просто пришли в
негодность, они стали отравлять её организм. Но мы всё вычистили и
запустили новых, которые восстановили её здоровье практически во
всем.
Как он гордился этим. Как важничал.
Словно реально сам всё проделал это с девушкой, чьё тело
безжизненно просвечивало сквозь стенки медбокса. А что ты
сделал, друг мой? Набрал нужные команды в компьютеризированной
системе?
— Я не понимаю вас, господин
Раймонов. Почему же не восстановили мозг?
Доктор поднял брови, на лице
промелькнуло странное выражение, будто бы он собирался поделиться
каким-то секретом со мной. И при этом совершенно бесплатно. И от
того светился изнутри, как лампочка на двести ватт.
