Двери пригородного автобуса с шипением открылись, заглушили водительский возглас «Липки!». И Марта, выйдя из прогретой на солнце кабины, попала в душный полдень. Начало мая, а жарит по-июльски. Она собрала копну русых, слегка вьющихся волос в хвост, повязала клетчатую рубашку за рукава на поясе и поволокла за собой чемодан на колесиках, вцепившись обеими руками в пластиковую ручку. Марта пылила по проселочной дороге уже пятнадцать минут. Каких-нибудь пять километров – и она в старом родительском доме, а там и колодезная вода, и скрипучие качели под раскидистой сиренью, и вишневый сад, наверное, уже в цвету.
О, весна без конца и без краю –
Без конца и без краю мечта!
Узнаю тебя, жизнь! Принимаю!
И приветствую звоном щита!1
Ничего, всё непременно наладится! – читая нараспев любимого Блока, подбадривала она себя и тащила чемодан, набитый книжками – бесценными, редкими, за которыми пришлось побегать по антикварным столичным магазинчикам. Малая родина встречала одуванчиковыми полями, нежно-голубым небом с перистыми облаками, легким, пьянящим ароматом трав, и настроение потихоньку улучшалось.
Поступила бы она сейчас так же? Сто раз Марта прокручивала в голове один и тот же вопрос, припоминая вчерашнюю беседу в директорском кабинете. Несомненно. Потому что по-другому нельзя, неправильно.
– Марта Евгеньевна, надеюсь, вы осознаете последствия своего поступка.
Директриса Голубева Элеонора Ивановна – полная шестидесятилетняя дама с каре, пепельный блонд, – раздраженно постукивала толстыми короткими пальцами с красным маникюром по поверхности орехового стола. В ее стылых глазах навыкате читалось глухое раздражение.
Ветерок из распахнутого окна приносил цветочные запахи, легкомысленно перебирал странички раскрытой записной книжки.
– Не совсем. – Марта удивленно похлопала ресницами.
– У Стасика Моренко выходит в году тройка по литературе! – припечатала Голубева и захлопнула ежедневник. От резкого звука Марта вздрогнула.
– Элеонора Ивановна, посудите сами, он думает, что «Войну и мир» написал Гоголь! – всплеснула руками Марта.
– Да хоть Маяковский. Ну и пусть себе думает, нам-то что. У мальчика должно быть свое мнение, – возразила директриса.
Марта открыла рот, но, напоровшись на сердитый взгляд, тут же его закрыла. Спорить с Голубевой себе дороже. В учительской ходил анекдот про игру в шахматы с голубем. Раскидает фигуры, нагадит на доску и улетит всем рассказывать, как тебя уделал.
– В конце концов, мы – гимназия, в наших стенах, отремонтированных, между прочим, папой Стасика, процветает свободомыслие. Вы что, Марта Евгеньевна, не довольны ремонтом? Вам не нравится новый мультимедийный класс, в котором проходят ваши уроки литературы?
Дверь приоткрылась, и в кабинет заглянула шестиклассница Юля Потапкина:
– Элеонора Ивановна, извините, а можно мне в языковую школу в Англию поехать? Вместо Чижиковой. Я же на городской олимпиаде по инглишу первое место заняла. А Ксюша Чижикова даже времён не знает! Все время путает do и does, а артикли так вообще… Я считаю…
– Педсовет лучше знает кому и куда ехать. Дверь закрой с обратной стороны, Потапкина! – рявкнула директриса.
Девчонку тут же сдуло.
– Вот пигалица, считает она! Мать до сих пор на дополнительные занятия не сдала, с зимы задолженность висит, – пробурчала себе под нос Голубева. – Так на чем мы остановились?
– На ремонте. Мне все нравится, но финансирование, насколько мне известно, шло из городского бюджета, – ответила Марта, наблюдая, как палец Элеоноры Ивановны нежно поглаживал автомобильный брелок. Мерседес – подарок от благодарных родителей выпускников прошлого года.
Директриса насмешливо взглянула на несговорчивую учительницу. Работает без году неделя, еще что-то о себе воображает.
