Можно ли оставаться безупречным,
когда внутри тебя сидит самый омерзительный демон? Скрывать его
порочные желания, маскируя за безукоризненным внешним видом. И
кормить досыта вопреки своим личным взглядам на собственный мир.
Когда этому зверю совершенно плевать, как ты себя чувствуешь,
особенно после очередной кормежки. Что всего трясет, как в
лихорадке, и хочется умереть со стыда.
О, стыд это особая форма его
излюбленной пытки, ровно от жора до жора. С этим ощущением
засыпать, с этим ощущением начинать новый день в любую погоду. И
постоянно думать о сексе: перед сном, на утро, в дороге, на важных
совещаниях, в моменты семейных встреч. Когда почти каждая женщина
становится объектом повышенного вожделения. Когда, сидя в приличном
ресторане в незапятнанном, шикарном костюме, начищенных ботинках и
при выглаженном галстуке с идеальным узлом, иметь самые грязные
мысли относительно простой официантки с милой улыбкой и невыносимо
аппетитными формами…
Гавриил себя ненавидел. Это давалось
с большим трудом – жить с постоянным отвращением. Периодически
сходить с ума и посещать психолога порой чаще, чем парикмахера,
чтобы на себе испытывать весь психоанализ по Фрейду. Мириться с
тем, что не поддавалось исправлению. Потому что это не норма –
отклонение, как следствие извращения над детским сознанием. А
потому получать простой совет от личного специалиста, что ему
следует принять эту часть себя. Ведь, чем сильнее он сопротивляется
голодной твари, тем агрессивнее ее натиск.
– Чего сегодня желает мой
господин?
Вопрос с придыханием от искреннего
вожделения. В относительной темноте небольшой комнаты. Она сидит в
центре на полу, на пятках, и на согнутых коленях покоятся ее ладони
в мягких наручниках, надетых на тонкие запястья. Почти голая, в
крохотных черных трусиках, с обнаженной, пышной грудью, которая
двигается в такт глубокому, возбужденному дыханию. Мнимо покорная
Фурия с жадным блеском в глазах под стать его собственному.
Единственная, кто нашел подход к его демону. Бывшая проститутка –
теперь личная содержанка. Только его женщина.
Подойдя к Элле, Гавриил положил
ладонь на щеку ее красивого, ухоженного лица. Погладил, прежде чем
сместить большой палец и опустить на губы, накрашенные ярко красной
помадой. Стоило лишь надавить, чтобы эти губы поддались и
пропустили внутрь. Провел подушечкой по влажному, нежному языку,
когда самого неистово затрясло от предвкушения. И вот уже стало
плевать на стыд и прочие неудобства. Это время жора, время твари
внутри него.
Он лишь взялся за ремень брюк, и она
сразу опустила веки. Она знает правила: не трогать его руками, не
смотреть в глаза, доверять. А еще не говорить лишнего, и вообще
почаще молчать. Тогда каждый звук в звенящей тишине кажется
невероятно весомым. Вот он ослабил ремень с тихим звоном металла,
вот вытащил хлястик из петли, вот расстегнул молнию и приподнял
край белоснежной рубашки. А когда коснулся алых губ тугой головкой
члена, по нервам прокатился первый и самый острый разряд тока. Ее
восторженный стон отозвался в ушах томным эхом. И, наконец, мягкие
губы сомкнулись на плоти тугим кольцом...
***
Та-а-ак, шажок, еще шажок, тихо-тихо на цыпочках.
Оу-оу, только не по газону.
Я же ниндзя!
Крадущийся тигр… или невидимый дракон… да пофиг.
– Злата! Паршивка. А ну иди сюда!
Голос матери заставил не просто дрогнуть, а сразу протрезветь и
устремиться в сад. Удачно споткнулась, запутавшись в собственных
ногах. Зато теперь незаметно ползла на корточках вдоль кустов…
– Ау! Блин! – вырвалось вот это, когда воткнулась лбом в нашу
личную садовую статую Аполлона.
– Злата! – снова окликнула матушка, выходя из дома к уличному
бассейну. – Я знаю, что ты здесь. А ну выходи!
