1 ЧАСТЬ
ПРОЛОГ. Родное гнездо
Я выросла там, где земля знает меня по ногам, а небо – по голосу. Наша ферма стояла на краю деревни, где дорога разворачивалась в поле и терялась в полоске берёз у реки. Детство моё пахло сеном и парным молоком, утренним холодом и поздними летними яблоками – такими сладкими, что их хотелось прятать в карман и есть тайком. Рано вставали все: сначала петух, потом отец, затем мы. Мать уже развела огонь, и дом, словно живая печь, принимал нас в своё тепло.
– Спускайтесь, завтрак готов! – кричала она снизу, маня нас ароматом свежей выпечки и каши.
– Ты как всегда прекрасна, моя любимая, – говорил наш отец, обнимая мать за талию и целуя ее в висок. Это была его утренняя традиция.
Отец – Иван – был человеком великих, загрубевших ладоней и тихого смеха. Он учил меня заботиться о земле так же, как учил меня чтить слово: делать дело до конца и не бояться тяжести.
– Ты у нас, как Золушка. Работаешь с самого утра. Тебе не тяжело, дорогая?
– Мне не тяжело делать приятное любимым, – ответила моя мать, поцеловав отца в щеку.
Мать, Мария, была маленькой и быстрым движением могла уложить в косу целую историю: про наших предков, про лихое лето, про то, как не растворяться в трудностях. Она пела у колыбели и у коровника одинаково нежно, и я до сих пор слышу ту мелодию, когда закрываю глаза.
Я – Аполлинария, четвертый ребенок в семье. У меня еще двое братьев и две сестры. Старший, Сергей, был опорой и палкой у ворот: высокий, немногословный, первый на пахоте, но чаще всего с мягкой усмешкой, если речь заходила о моей шалости. Младший брат, Николай, был шутником; он умел развеселить любого, а когда смех исчезал, он первым приносил мне тёплый платок. Старшая Ольга, моя сестра, знала все рецепты и заговоры, носила на руках доброту и порядок; она учила меня шить и читать по ночам, пока отец напевал про столи. А Анна – самая младшая – была огнём: дерзкая, смелая, она срывала запретные ягоды и бросалась в баню первой. Мы были разными, но дом держал нас вместе как крепкая стропа: кто-то тянул за собой, кто-то держал, но никто не отпускал.
– Доброе утро, – сказали мы все хором, спускаясь и толкая друг друга на лестнице
– Не копошитесь. Осторожно, – с лаской проговорила мать, мягко высвобождаясь из объятий папы, чтобы наложить каждому каши. – Сегодня у нас много работы, так что ешьте досыта.
Соседи – это отдельная карта мира. Например, Петруха держал свинарник и мог рассмешить до слёз; Раиса, седая как бабье лето, знала все снадобья и приходила на крестины с пирогом и заговором на счастье. У Петровых были козы, у Лукиных – непробиваемая любовь к скандалам; на праздники мы обменивались радостью, а в плохую погоду – картошкой и зерном. Дорога к церкви шла мимо вишнёвого сада, где по вечерам старики отдыхали на скамье и вспоминали, как раньше все было иначе. Люди здесь были грубыми, но щедрыми, и даже самые злые могли подать руку тем, кто падал.
Решение уйти во дворец не родилось вдруг – это была маленькая искра, которую потушить не получилось. Впервые я увидела карету летом, когда торговцы ехали через нашу деревню, и внутри, в зеркалах, отражалось небо и другая жизнь. Потом на празднике приезжали музыканты: звуки были такими широкими, словно мир расширился до тех пор, что в нём поместились все наши мечты. Я начала замечать, что у меня есть желание не только держать дом и пахать поле, но и учиться, видеть других людей, быть полезной иначе – на виду, а не в тени. Во дворце можно было служить не только себе: можно было представлять родину, учиться ремеслам, которые мне были недоступны на ферме. Это желание было и страхом – страхом предательства корней, но сильнее была надежда.
