Под ногами хрустел желтый раскаленный песок. Валялись стволы пальм с переломанными сухими основаниями. А на кроне каждой из них была видна верхушечная почка. Если обрезать ее, на пальме больше ничего не вырастет. Казалось, что ее листья были не просто сорваны, а кем-то срублены.
Здесь ничего не жалеют, чтобы развлечь туристов. Повар вытащит сердцевину почки и разложит на огромном блюде, добавив немного морепродуктов. А официант с заискивающе жеманным взглядом спросит: «Вам по вкусу ее сердце?» И ему ответят: «Ничего. Как артишок».
Зато в районах местных трущоб жители не дают никому пройти. Но если окажешься там, в узких песчаных лабиринтах, то наверняка забудешь путь назад. Приходится оборачиваться после каждого скрипа двери. Кажется, людей становится все больше и больше. Ощущаешь, что они молча смотрят тебе вслед, хотя и знают, что впереди тупик.
Они выходят из домов в шерстяных джеллабах до земли с мешковатыми капюшонами, лица измождены, скулы впалые, а глаза черные. Они протягивают раскрытые ладони, прося денег. Я шел вперед и разворачивался назад, поворот и по новой. Ничего не меняется. Вокруг только однотипные массивные стены. За каждой развилкой неизвестность. Появляется очередной туннель. Нет ни одного уличного фонаря. Время утекает капля за каплей. Ускоряю шаг, чтобы быстрее выбраться, задыхаюсь, воздух в этих старых развалинах спертый. Наконец я вышел в переулок т-образной формы и увидел выдолбленную в стене высокую арку, сквозь которую просматривалось небо. Там на входе висела мраморная табличка, такая затертая, что я не мог ничего прочитать на ней.
Вошел под арку. Передо мной распростерлось песчаное пространство, по которому были разбросаны редкие продолговатые белые камни. Я решил оглядеться. Везде только коричнево-желтая стена, отделявшая меня от лабиринта розового города.
Я не заметил других дверей или выходов, кроме арки. От бессилия подкосились ноги. Легкий сумрак постепенно уплотнялся и превращался в ночную темноту.
Что это за место? Почему все камни такие белые и ровные? Они так странно расположены относительно друг друга. Нагнувшись, я провел рукой по плитам и нащупал какие-то углубления. Смахнул слой песка и ощутил выдолбленный полумесяц. Вечерняя заря погасла. Эхо разносило звонкий голос муэдзина с минарета мечети.
Здесь самые темные ночи. Вытянешь вперед руку, а ее и не видно. Но вот вышла и полная луна, настолько яркая, что тьма моментально растворяется в ее серебристых лучах.
Мозг осмысливал то, что видели глаза. Но как быть, если я не могу осознать увиденное? Почему все камни направлены в одну сторону?
Бесполезно куда-то бежать. Из этого места нет дороги назад. Я лежал на земле и смотрел на усыпанное бесконечными звездами небо. Мне становилось жутко, потому что я не мог выйти из каменного лабиринта и его разрушенных стен, которые усиливали мою тревогу. Здесь, на открытой площадке, спокойно, а луна – главный ориентир для всех, и для меня в том числе. Нужно принять то, что происходит, и тогда сможешь ощутишь безмятежность.
Оставшись в полной темноте, я начал кричать в надежде, что после вечерней молитвы меня кто-нибудь услышит. И вдруг увидел на входе фигуру в белом одеянии с покачивающимся фонарем. Человек приблизился ко мне и поздоровался.
– На каком языке ты говоришь? – я не мог видеть его лица, скрытого под капюшоном.
Он ответил мне на английском:
– Почему ты так сильно скорбишь, стоя на коленях? Я понимаю, что это сложно принять, но камень здесь уже очень давно. А твоя боль все еще не утихает…
– Скажи же мне, что такое душевное прозрение? Я читал Тору, Коран, Библию, но где же Божья благодать? Ведь говорят, что если не имеешь любви, то ты ничто. Делаю все по велению сердца и почему-то чего-то жду, но ни на что не надеюсь.
