«Разбежавшись, прыгну со скалы… Вот я был и вот меня не стало…» – пропел про себя Кириос.
Присутствовать в громадной зале на ежемесячном собрании было откровенно скучно, а из-за большого количества собравшихся братьев, облачившихся в белые светоотражающие одежды, боль в глазах становилась невыносимой и отдавала прямо в темечко.
– Болезней нет, а боли есть… – скривил губы и прошептал Кириос.
К тому же доклады самого Кириоса обычно не заслушивались: время на его выступление выделялось в самом конце, а к этому самому концу, учитывая положение дел во всем мире, а не только на подконтрольной Земле, подобраться было нереально. Да и все документы по работе Кириоса обычно принимались Верховным Комитетом, а если и были некие недочеты, то до очередного собрания ангел успевал все исправить как в жизни, так и в официальных бумагах.
Текущее собрание продолжило череду предыдущих: добрались только до середины установленной повестки, что уже можно было считать достижением. В этот раз обошлось даже без шумных споров. Вскользь ознакомились с обобщенным докладом по деятельности посланников и эмиссаров, заслушали тех херувимов и серафимов на которых в течение месяца были возложены особо важные поручения, после чего старшие братья объявили перерыв.
Кириос вышел из залы. Братья очень любили цветные витражи, а для того, чтобы картины, изображенные на них, выглядели всегда свежо и эстетично, любое собрание щедро заливали солнечным светом. Совместно с ослепительными одеяниями этот яркий свет вызывал у мужчины чуть ли не припадки эпилепсии. Он, конечно, болеть не мог, как-никак ангел наивысшего ранга, но книг за все свое существование прочитал огромное количество и уж визуализировать научился очень хорошо.
Души людей, которых Кириос сопровождал, обычно впоследствии никому и ни на что не жаловались. Ну, кроме той когорты, которая и при земной жизни ведет себя отвратительно, по-хамски, и которым всегда и все не нравится. Эти да… Доставляли, бывало, ему хлопот. Но подобных людских душ было мало, и работа Кириоса, как правило, не оставляла в его психике глубоких эмоциональных переживаний негативного спектра.
– Кириос! – окликнул мужчину Рафа. – Ты после собрания куда? На Землю?
– А куда мне еще, скажи на милость, податься? Работа двадцать четыре на семь, без перерывов (почти) и выходных, – Кириос усмехнулся.
– Брат, ну не начинай. Предназначение выбирает нас, а не мы предназначение. Я бы и сам спустился, подышал воздухом, на почву, покрытую зеленой травой вступил, но пока решаю все вопросы и обращения здесь. К тому же общие совещания отнимают невообразимое количество времени… Тебя вот только на ежемесячные обязали являться! Радуйся…
– Я рад, Рафа, безмерно, что мне не приходится торчать на собраниях, на которых мое присутствие вовсе не нужно. Может быть ты попросишь брата, главенствующего в эту часть периода, и я вообще не буду появляться в зале собраний? Ну, правда. Отчеты я сдаю вовремя, всегда на связи, а если и не я, то мои подчиненные. Я сижу и витаю в облаках, в прямом и переносном смысле. Знаешь, о чем сегодня вот думал, пока Устин зачитывал свой текст о важности финиковой пальмы в контексте становления человеческой природы?
– Ну, и о чем? – улыбнулся Рафа.
– О том, как я хочу этот самый финик тотчас и слопать. Желательно прямо на собрании, – расхохотался Кириос.
– Ох, Кириос, видимо, твое чувство юмора не дает тебе получить профессиональную деформацию. Так я, собственно, к тебе с просьбой, брат. Тебе же выдали план на сегодня?
– Да, перед собранием, я был в Комитете. Но всегда могут быть изменения, ты же знаешь.
– Да-да! Я хотел тебя попросить… У тебя в списке сегодня стоит некий Товий, он всю свою земную жизнь взывал ко мне, а я бывало и отвечал, так не мог бы ты выполнить свою работу, смягчив уже утвержденный план?
