Я свободная женщина, в гордом
одиночестве
празднующая «возраст Христа».
— Аделина, я тебя так не
воспитывала! Когда ты стала эгоисткой?!
— Я? Эгоистка? Что ж. Пусть будет так.
— Мне не нравится твой тон, душа моя!
— Мама, зачем тебе «эгоистичная душа»? — наигранно ужасаюсь и
усмехаюсь следом, откровенно цепляясь к её фразам. — Всё, пока! Я
иду праздновать.
— С кем? — летит мне настороженно с того конца провода, и я даже
слышу, как она затаивает дыхание.
— Есть тут один француз... заждался уже.
— Аделина, ты с мужчиной?! — нервничает родительница, явно
озабочиваясь вопросами моей чести, и буквально захлебывается своим
же предположением.
— Отключаюсь!
Возможно, так доводить маму не
стоит. Она теперь не успокоится, пока я вновь не выйду на связь. Но
сегодня я настроена решительно и безжалостно. Ибо меня тоже не
стоит доводить до крайней черты терпения!
С этой мыслью уверенно активирую
авиарежим и отбрасываю телефон подальше, бесстрастно наблюдая за
его полетом и ничуть не задумываясь о возможных царапинах на
корпусе, пока он катится по шершавой плитке балкона, издавая
неприятное поскрипывание.
Надоело. Всегда. Обо. Всём.
Переживать.
Отрешенно перевожу взгляд на
небесную гладь и залипаю на её красках, которые моментально
разбавляют хмарь на моем сердце. До чего животрепещущий вид!
Шикарный закат с градиентными переливами, а на переднем плане
резвятся птицы. Теперь я понимаю преимущество проживания на высоких
этажах. Конкретно на восьмом.
Надо было переехать раньше. Почему
вместо этого я позволила себе дойти до ручки? Могла бы наслаждаться
подобным зрелищем уже много лет без нервного срыва!
Но нет же, мне повезло явиться на
эту грешную землю в патриархальную семью с матриархальными
замашками. Где контроль ребенка — святая святых. Как это — Аделина
будет жить одна? Она, что, беспризорница? Железная логика.
Нерушимая. Заставляющая задаваться риторическим вопросом, почему я
не могла родиться в другой стране более европейского типа, где
детей выпихивают из дома буквально в полночь, как им исполняется
восемнадцать.
Вздыхаю, отгоняя мрачные мысли и
чувствуя потребность в срочном расслаблении после разговора с
мамой. Эта женщина непревзойденно выводит меня на эмоции.
Повинуясь порыву, ложусь на спину и
поднимаю ноги вверх, втискиваясь пятой точкой в бортик балкона,
образовывая телом угол в девяносто градусов. И раскидываю руки
вдоль туловища, создавая иллюзию шавасаны — той самой позы
мертвеца. Это именно то, что сейчас нужно.
Минуя короткие джинсовые шорты,
лениво прохожусь глазами по своим бедрам, коленям, голеням,
утыкаясь в очень даже симпатичные щиколотки. А потом в обратном
порядке возвращаюсь наверх.
Что ж, моделью мне не светит стать.
И не хочется.
Когда статичность надоедает, я
осторожно сползаю в сторону и около минуты лежу калачиком на правом
боку, чтобы восстановить кровоток.
Кому как, а мне поза мертвеца не
приносит обещанного умиротворения. Я медленно принимаю сидячее
положение и пододвигаю к себе сиротливо стоящее в углу ведерко с
шампанским, покоящимся во льду. Следом — пиалу со взбитыми
сливками, в которой красочно торчат ягоды клубники. А довершает
праздничную композицию сияющий бокал.
— Ну, что, месье «Ruinart Brut
Rose», настал Ваш звездный час, — торжественно объявляю тому самому
«французу» и вытягиваю бутылку, — уверена, Вы заставите меня
жмуриться от счастья.
Не церемонясь, разрываю розовую
фольгу с вершины, поддев ногтем, откидываю её и начинаю оттягивать
мюзле. Фиксируя пробку большим пальцем правой руки, выверенно
поворачиваю её, левой — придерживая дно. Аккуратно, с хирургической
точностью.
И мои старания вознаграждаются
плавным выходом последнего барьера. Чпок. Благородный мелодичный
звук. Обожаю. И струящийся следом дымок.
