Слова, заставляющие мир меняться и исчезать. Слова, построившие вокруг нас саркофаг-тюрьму. Слова из Книги мертвых, которые он произнес перед тем, как умереть и оставить меня в одиночестве, я помнил все эти годы. Помнил и время от времени повторял, жаль только, что из слушателей у меня был лишь мумифицированный труп моего тюремщика. Сотни лет одиночества в компании мертвого тела. Я кричал, и мой голос, отражавшийся от стен саркофага, держал меня в тонусе и не позволил сойти с ума. И при всем этом никаких физиологических потребностей я не испытывал. Видимо, саркофаг, мчащийся в безвременье, не был предназначен для мучений, а лишь для изоляции – изоляции таких, как я. Вот только скука сводила с ума, скука и одиночество. Там, в прошлой жизни, я никогда не был одиноким. Друзей не имел, но и одиноким не был. А сейчас я был один, абсолютно один. Я повторял заклинания, чтобы не забыть. А когда от бесполезных в безвременье слов начинало тошнить, декламировал что-нибудь из прочитанного или устраивал театральные постановки, играя все роли сразу, чередуя свои фантазии с воспоминаниями. Наверняка это выглядело смешно: в небольшом пространстве мечется человек и выкрикивает отрывки произведений, беспорядочно их чередуя и нещадно коверкая. Смешно – жаль, оценить представление было некому. А иногда я вспоминал того, по чьей милости здесь оказался. Вспоминал и желал ему здоровья. Ведь это будет несправедливо, если он умрет… смерть – это самое легкое, что я мог ему пожелать.
Я встал, подошел к стене и попытался кинжалом нацарапать слова, любые – неважно. Я просто желал хоть как-то нарушить это несокрушимое постоянство, внести какие-то изменения в веками неизменяемый интерьер. Может, это была бы ругательная, некрасивая надпись, от каких люди стыдливо отводят взгляд, а может, на этих сероватых стенах появились бы первые строки лучшего романа на свете, романа о любви, предательстве и мести. Но у меня опять ничего не получилось. Саркофаг, созданный из чистой силы, не поддавался никаким воздействиям, по крайней мере, изнутри. В бессильной злобе я ударил рукояткой об стену, раз, еще раз и еще… и замер, услышав ответное постукивание снаружи.
Как хорошо сидеть с закрытыми глазами. В такие моменты головная боль как бы отступает, прячется куда-то в глубину, в тень, в сумрак. Конечно, боль можно удалить магией. И даже не потребуется «Авиценна». Достаточно легкого воздействия седьмого уровня. Но с годами я начал относиться к силе бережно и не тратить ее по пустякам. Ну а что такое головная боль? Естественно, пустяк.
Я все же открыл глаза и сделал глоток горячего, ароматного настоя. Поставил чашку на блюдце и посмотрел в окно. Величественный город готовился к ночи. Кое-где светились окна. Поток машин стал реже. Людей на тротуарах меньше. Ночь – время для сна и для Ночного дозора. Повернув голову, я глянул на Врата города. Такое название местные жители дали двум одиннадцатиэтажным зданиям-башням по углам пятиэтажек, расположенным напротив железнодорожного вокзала.
Две башни, два форпоста, офис Ночного и офис Дневного дозора. История гласит, что первым занял башню под свою штаб-квартиру – или, как сейчас говорят, офис – руководитель Ночного дозора. Это произошло в две тысячи четвертом году. Заняв башню, он озаботился восстановлением скульптур, демонтированных в прошлом веке. Поселил своих сотрудников в прилегающем к башне доме. И облегченно выдохнул, радуясь, что темные остались далеко. До этого оба их офиса располагались в Троицком предместье, и хоть это был один из живописнейших старинных кварталов города, Михаил пожертвовал его красотами ради того, чтобы ежедневно не видеть своих врагов. Достаточно встреч по рабочим вопросам, а соседство, пусть даже офисами, он не приветствовал. Но как только светлые обустроились, в башню, расположенную слева, ту, что с часами, въехал Дневной дозор со всеми отделами и подразделениями. Они, правда, не стали селить в квартиры своих сотрудников, а оставили там людей. Эх, многое бы я отдал, чтобы увидеть лицо Михаила в тот момент. Но это было в далеком две тысячи четвертом, а сейчас две тысячи двадцать третий. И я лишь несколько месяцев нахожусь в Беларуси. И еще не привык к тому, что темные и светлые занимают соседствующие здания, паркуют рядом свои автомобили и ходят на обед в одни и те же кафе на Привокзальной площади.
