Князь Витар Огневой привык управлять реальностью, словно шахматной доской. Его кабинет в Граде-на-Камне был отражением этого подхода: массивный дубовый стол, заваленный свитками и картами, на которых аккуратным почерком были расставлены пометки о дислокации войск, податях и доносах. Воздух густо пах пергаментом, сургучом и влажной шерстью ковра, приглушавшей шаги. За высоким арочным окном медленно садилось багровое солнце, окрашивая каменные громады столицы в цвет старой крови.
Витар стоял над картой Северного удела, его длинные пальцы с нажимом водили по прочерченным дорогам и условным знакам крепостей. Его советник, худой и бледный мужчина по имени Лысков, почтительно замер в нескольких шагах, ожидая, когда хозяин соизволит его заметить.
– Ну? – без предисловий бросил Огневой, не отрывая глаз от карты. – Что еще нашептали его святейшеству ваши крысы?
Лысков сделал осторожный шаг вперед.
– Патриарх, ваша светлость, продолжает свою игру. После бегства… девушки… его проповеди стали куда пламеннее. Он открыто называет нашу политику «слабой и порочной». Говорит, что лишь очищающая длань Храма может спасти Велогорье от скверны, что мы расплодили.
Витар медленно выпрямился. Его лицо, обычно непроницаемое, стало напоминать гранитную маску, на которой гнев высекал все более глубокие трещины.
– Слабой? – тихо, почти ласково переспросил он. – Он называет политику Дома Огневых… слабой?
– Его слова, ваша светлость, не мои, – поспешно отступил Лысков. – Но народ слушает. Стражи Белогорья вербуют все новых фанатиков. Их влияние растет как на дрожжах после этого побега. Они используют его как доказательство нашей… неспособности контролировать магическую угрозу.
Витар резко развернулся и схватил со стола тяжелый серебряный кубок с остатками вина. Мускулы на его руке напряглись, и с тихим свистом кубок полетел в каменную стену. Удар прозвучал глухо и резко. Темное вино брызнуло по светлому камню, словно кровавые слезы.
– Угроза! – прошипел Витар. Его голос сорвался на низкую, опасную октаву. – Единственная угроза здесь – это бородатый старик в рясе, который забыл, кому обязан своим положением! Вельские? Они дикари на задворках. Их князь – упрямый буйвол. А эта его дочка… – Он замолчал, с силой сжимая и разжимая пальцы. – Они все лишь пешки в его игре. Провокации. Всё это – провокации, чтобы выставить нас слабаками!
Он снова подошел к столу, сгреб в охапку несколько свитков и швырнул их на пол Лыскову.
– Пиши указ. Немедленно. Объявляем Горислава Вельского мятежником и предателем Велогорья. Его удел – очаг ереси и смуты. Для наведения порядка и защиты рубежей от мнимых угроз, которые он же и порождает, направляется карательная экспедиция. Пусть князь Храбрый ведет свои лучшие отряды. Приказ – занять ключевые крепости и навести там наш порядок. Жесткий порядок. Чтобы ни у кого больше не возникло соблазна устраивать фокусы со льдом и побегами!
Лысков, подобрав свитки, кивнул и бросился к выходу, чтобы позвать писца. Витар остался один в стремительно темнеющем кабинете. Он тяжело дышал, глядя на подтеки на стене. Он почти убедил себя. Почти. Где-то в глубине, под слоями ярости и циничного расчета, шевелился холодный червяк сомнения. Воспоминание о ледяной руке Трескуна, привезенной в столицу. Но он тут же раздавил его. Сомнения – слабость. А Дом Огневых не бывает слабым.
Дверь распахнулась снова, но вошел не Лысков с писцом. В покои, не докладываясь, вбежал запыхавшийся гонец в запыленном дорожном плаще. Его лицо было бледным, глаза выпучены от страха.
– Ваша светлость! – гонец едва удерживал дыхание, кланяясь в пояс.
Витар, все еще кипя, обернулся к нему.
– Что еще? Вельские уже сдали свои крепости? – язвительно бросил он.
