Мы с Димой всегда знали, куда нельзя ходить. Это как негласное правило нашего городка: старую мельницу обходи за километр, особенно ночью. Ну, мы и обходили. До вчерашнего дня.
А потом Дима такой: «Мих, да что мы, маленькие что ли? Рыбы там – дофига! Один мужик с работы отца говорил, что полведра натаскал за час». Ну, мы и повелись.
Сказали родителям, что идём ночевать к Лешке на окраине. А сами – прямиком к реке. У Димы был старый, видавший виды сачок и две закидушки, которые он спёр у своего деда. У меня – бутерброды с колбасой и чувство, что мы делаем что-то очень глупое, но прикольное.
До мельницы идти минут двадцать. Чем ближе подходили, тем тише становилось вокруг. Как будто все звуки – сверчки, лягушки – остались где-то позади. Только ветер в камышах шелестит. И запах… Запах какой-то особенный. Не просто вода и тина, а ещё что-то старое, затхлое, медное.
Сама мельница в темноте выглядела как огромный, спящий зверь. Окна зияли чёрными дырами, крыша кое-где провалилась. А вода у её основания была не просто чёрной. Она была… густой. Как будто это не вода, а чернила. Холод от неё так и шёл, даже стоя на берегу.
– Ну что, страшно? – Дима хлопнул меня по плечу, но в его голосе слышалась та же напряжённая фальшь, что и у меня внутри.
– Да щас. Тут рыбы ждут не дождутся, когда мы их вытащим, – бодро ответил я, стараясь себя убедить.
Спустили на воду старую, протекающую лодчонку, которую Дима нашёл в камышах ещё неделю назад. Она скрипела и качалась так, что моё сердце уходило в пятки. Но мы отчалили.
Закинули удочки. Сидим. Тишина. Только вода о борт лодки плещется. И вроде бы всё нормально. Даже клюёт! Дима вытащил парочку мелких окуньков. Мы уже начали шутить, гонять друг друга.
– Смотри, у тебя волосы длинные, – сказал Дима. – Как у русалки. Ты Вудару первым делом понравишься.
– Ой, иди ты! – фыркнул я. – Кто такой этот твой Вудар? Выдумал, как всегда.
– Да это не я! – возмутился Дима. – Это ж все знают. Старый водяной. Он тут, под мельницей, в омуте живёт. Говорят, раньше он мельникам помогал – воду на колёса направлял. А потом что-то не поделили. Или его обидели. Он осерчал и стал мстить. Топит кого ни попадя, а потом они у него в дружине служат. На дне. Ходят, белые такие, с глазами как у рыбы.
Он это сказал таким нарочито страшным шёпотом, что у меня по спине мурашки побежали. Легенда, конечно, дурацкая. Для детей. Но вот незадача: почему-то прямо сейчас, в этой чёрной воде, она не казалась такой уж дурацкой.
– Гонишь, – неуверенно буркнул я.
– Ага, щас. А почему тогда тут никто не купается? А почему рыбаки обходят это место? – Дима явно кайфовал от того, что напугал меня.
И в этот самый момент его удочка дёрнулась так, что чуть не выпала из лодки. Дима аж подпрыгнул.
– Вот! Видишь! Клюёт! – закричал он.
Но это было ненормально. Удочку буквально вырывало из его рук. Леска натянулась как струна и завыла. Лодку начало мотать из стороны в сторону.
– Дим, что там? Сом, что ли? – испуганно спросил я.
– Кто его знает! Тащит будь здоров! – Дима упирался изо всех сил, его пальцы побелели.
И вдруг… всё разом прекратилось. Леска обвисла. Удочка – тоже. Рыба сорвалась. И наступила тишина. Такая оглушительная, что в ушах зазвенело. Ни всплеска, ни ветра, ни сверчков. Просто вакуум. Даже дыхание собственное стало слышно.
– Что за… – начал я.
И тут лодка дёрнулась. Не от рыбы. Её кто-то толкнул снизу. Несильно, но очень отчётливо. Мы переглянулись. У Димы глаза стали круглыми-круглыми.
– Это… наверное, бревно какое-то, – прошептал он, но сам в это не верил.
Лодку снова толкнули. Сильнее. Мы оба вскрикнули и схватились за борта. Потом началось вращение. Медленное, противное. Нашу лодчонку будто поставили на какую-то невидимую ось и начали крутить. Всё быстрее и быстрее. Вода забортом закружилась воронкой.
