Я сидела в своей мастерской и штопала кружевную шаль. Опять шаль этой дуры Анны Петровны. Она вечно их рвет, а потом кричит, что я виновата. Я взяла иголку потолще и принялась за работу.
Комната была маленькая, но уютная. Повсюду лежали лоскуты ткани, катушки ниток. На столе стояла корзинка с булавками. Я люблю тут все. Тут пахнет тканями и моей жизнью.
Мне тридцать лет. А чувствую себя старухой. Муж умер полгода назад. До сих пор больно. До сих пор плачу по ночам. Но днем надо работать. Надо кушать, платить за дом.
Дверь в мастерскую открылась. Вошла Анна Петровна. Толстая, важная. В платье с рюшами. Аж глаза разбегаются.
– Ну что, готова моя шаль? – крикнула она сразу.
– Почти готова, – ответила я тихо. – Садитесь, пожалуйста.
Она плюхнулась на стул. Смотрела на меня как на служанку. Мне это не нравилось. Но что поделаешь. Деньги нужны.
Я смотрела на ее платье. Яркое, кричащее. Значит, хочет внимание к себе. Значит, жизнь не очень веселая. Может, муж гуляет. Может, дети не слушаются.
– Какие нитки выберете? – спросила я. Показала три катушки. Светлую, темную и среднюю.
– А какая разница? – фыркнула она.
– Большая разница, – сказала я. – Светлая будет видна. Темная – тоже. А вот эта – в самый раз. Как раз под цвет вашего платья.
Она нахмурилась. Стала смотреть на нитки. Я видела – она не понимает. Ей все равно. Лишь бы побыстрее.
– Ладно, берите эту, – махнула она рукой. – Только быстрее делайте. У меня бал завтра.
Я кивнула. Взяла именно ту нитку, что показывала. Ту, что под цвет. Я знала, что она ее выберет. Я всегда угадываю.
Принялась за работу. Игла легко входила в ткань. Я делала мелкие стежки. Аккуратные. Крепкие. Я люблю свою работу. Люблю, когда все получается ровно и красиво.
Анна Петровна сидела и болтала. Про бал, про гостей, про новые платья. Я не слушала. Кивала иногда. Думала о своем.
Муж бы смеялся надо мной. Говорил бы, что я как психолог. По платьям людей читаю. А ведь правда. По тому, как человек одевается, многое можно понять.
Вот Анна Петровна. Яркие цвета. Значит, хочет, чтобы ее заметили. Значит, не уверена в себе. Хочет доказать что-то. Может, себе. Может, другим.
А вот я. Одеваюсь скромно. Серое, синее, черное. После смерти мужа вообще цвета из моей жизни ушли. Как будто и не было их никогда.
– Готова? – опять крикнула Анна Петровна.
– Да, – сказала я. – Смотрите.
Показала ей работу. Дырки не видно. Как будто и не было ее. Кружево как новое.
– Ну наконец-то! – она схватила шаль. Сунула мне деньги. Даже не поблагодарила. Вышла, хлопнув дверью.
Я вздохнула. Убрала деньги в ящик. Села снова. Тишина. Как же я люблю тишину.
Солнце уже садилось. Лучи падали на стол. На корзинку с нитками. На наперсток, который когда-то был мамин.
Я встала. Пошла в маленькую комнатку за мастерской. Там я спала. Там хранились вещи мужа.
Я до сих пор не могла их разобрать. Все лежало как при нем. Его книги, его бумаги. Его одежда еще пахла им.
Села на кровать. Провела рукой по его пиджаку. Пахло табаком и чем-то еще. Чем-то родным.
Глаза наполнились слезами. Смахнула их. Нельзя плакать. Надо жить дальше. Но как?
Открыла комод. Там лежали его записные книжки. Он всегда что-то записывал. Работа у него была такая. Судебный врач. Всегда с трупами, с преступлениями.
Взяла одну книжку. Маленькую, в черном переплете. Открыла. Его почерк. Мелкий, аккуратный.
Читать было больно. Но я заставила себя. Может, там есть хоть что-то. Какая-то подсказка. Как жить без него.
Он писал про дела. Про осмотры. Про улики. Умный был. Очень умный. Все замечал. Все понимал.
Я читала и плакала. Слезы капали на страницы. Я их вытирала, чтобы не размазать чернила.
Вдруг нашла страницу, где он писал про меня. "Моя Лиза. У нее острый ум. Она замечает то, что другие не видят. Жаль, что она простая портниха. Из нее вышел бы отличный следователь".
