Хаде Татаевой – с благодарностью за всю
ее теплоту и поддержку
Все события и действия –
вымышлены
Пролог
Я всегда думала, что с крыши
небоскреба небо будет выглядеть ближе, но это оказалось моей
очередной иллюзией, и только.
Чужие уставшие облака медленно плыли
к западу, обгоняя оранжевое солнце, что озаряло здания теплым
медным светом. Однако облака оставались такими же далекими, как и
раньше. Сколько ни протягивай руку – так никогда и не достанешь.
Должно быть, с любовью точно так же. Сначала тебе кажется, что она,
наконец, рядом, и ты наслаждаешься ею и бережно хранишь в своем
сердце, но стоит тебе захотеть почувствовать ее, дотронуться, дабы
точно понять, что она – настоящая, как осознаешь – ты никогда не
сможешь приблизиться к ней и твой удел лишь любоваться ею издалека.
Как я – небом.
Вид на чужой город со смотровой
площадки открывался шикарный; множество людей: и местных жителей, и
туристов – приехали сюда, чтобы насладиться потрясающим зрелищем, и
лишь я смотрела на все это безжизненным взглядом. До сих пор было
сложно прийти в себя от того, что узнала, но еще больше меня
потрясло другое – одиночество, которое, казалось, уже гладило меня
по спине костлявой рукой с выступающими венами.
Браться за фотоаппарат, висевший на
шее, тот самый, подаренный Антоном, не хотелось. Я могла бы сделать
множество невероятных снимков, запечатлеть один из самых прекрасных
видов в моей жизни, но руки не поднимались сделать этого. Они
лежали на перилах – такие же безжизненные, как и взгляд.
Ты не виновата. Ты ничего не
могла поделать.
Наверное, так, но…
Но это больно, правда? Второй
раз нам никто не вызовет некроманта.
Я вздохнула, обхватив себя руками, –
так больно стало где‑то в глубине сердца.
Все большее количество людей
заполняло смотровую площадку небоскреба: раздавались радостные
голоса и смех, восторженно щелкали объективы фотоаппаратов, а я не
могла пошевелиться и просто стояла, стояла, стояла… Ничего не слыша
и никого не замечая.
Небо стремительно чернело, как будто
бы кто‑то широкими мазками закрашивал его черничной акварелью, и
этот же неведомый творец грозился пролить на свой холст воду. Люди
с тревогой смотрели вверх и недовольно хмурились. Они заплатили
деньги за то, чтобы насладиться чудесным видом, а какой‑то там
дождь менял им все планы.
Знали ли они, что дождь может сделать
серым и небо, и жизнь? Я – знала.
Кто‑то, увидев черные набухшие тучи,
предпочел спуститься вниз, многие переместились в крытую зону
площадки. А я застыла на одном месте, чувствуя, как играет с
волосами ветер и как первые холодные капли падают на руки. Небо
хмурилось облаками, как ребенок, который вот‑вот заплачет. А мне
даже плакать не хотелось. Пусть за меня это сделает небо – мы ведь
с ним так хорошо знакомы и сейчас смотрим друг на друга с
непозволительно близкого расстояния.
Я не боюсь дождя. Я не боюсь воды. Я
всегда тону, и мне уже больше не страшно.
Одна из капель попала точно на щеку,
оставляя на ней мокрый след, словно большая холодная слеза. Я
смахнула ее – надо же, на моем пальце частица того самого неба,
пусть даже в виде простой капли…
Я улыбнулась случайному открытию –
неужели вода может быть небом?
И тотчас улыбка стерлась с лица.
Господи, что мне теперь делать?..
Больше не было смысла тонуть в воде.
Мне хотелось утонуть в черном грозовом небе…
…в себя меня привело внезапное
движение за спиной – чьи‑то широкие ладони вдруг закрыли мои глаза.
Я замерла и, кажется, даже забыла, как дышать.
Тот, кто молча стоял позади, появился
на смотровой площадке одного из самых высоких зданий этого чужого
огромного города совершенно внезапно. И почти умершая надежда
попыталась воскреснуть.
