Часовая башня появилась раньше, чем город оброс стенами и асфальтированным дорогами. Когда-то это была клепсидра на каменном столбе, пару столетий продержались солнечные часы, в девятнадцатом веке башня приняла тот вид, в котором известна сейчас: классическая каменная башня с большим циферблатом под конической крышей. Внутренности башни состояли из шестерёнок, пружин и прочих заводных механизмов. Кто-то мог бы сказать, что устройство очень похоже на машину Голдберга, но часы и должны быть сложными, а то, что запускались они с помощью линии домино, последняя костяшка которых падала на дощечку, которая роняла дротик, который лопал воздушный шарик и вода из него… В любом случае был запасной пульт с одной и простой кнопкой, хоть Часовщица не любила простые пути и решения.
Она шла спиной вперёд, отгоняя людей со своего пути ударами зонтика (он действовал как таран). От порта до Башни легко доехать на автобусах номер 15, 27А, 84* – но кому нужен лёгкий путь, если можно было на велосипеде доехать до улицы Павловского, там пройти по мосту, пугая уток, а потом три часа побродить по городу, играя с домами в “догони меня кирпич”, точнее “повезет ли сегодня и не упадет ли на меня кусок балкона” (многие дома были красивые, с балясинами, но старые).
Она забралась на крышу и села, уперевшись каблуками со шпорами в черепицу. В ушах у нее были амбушюры стетоскопа, другой конец прижала к крыше. Вот так Часовщица и слушала свои часы, все ли шестерёнки крутятся в такт, все ли пружинки прыгают во время, все ли рычажки сдвигаются в положенные пазы.
Часовщица сидела уже несколько часов, ей хотелось совсем с Башней слиться, стать одним из ее механизмов, ведь человеческое тело так не совершенно, то ли дело механизмы. А точнее всех – атомные часы (может и ей когда-нибудь удастся превратиться в них, хотя электроника… бе, а как же романтика и эстетика механических частей?).
Часовщица легла на крышу и помахала мимо пролетающему полицейскому дрону. Они так забавно дергались, когда куранты били, и первые пару лет было весело собирать их как голубей и осторожно относить на другие крыши, но прошло уже пять лет, быть деликатной наскучило. Часовщица провожала их безразличным взглядом.
Кое-что тоже удостаивалось недовольного взгляда, даже презрительного. Часовщица сунула руку под котелок и достала из кармашка в подкладе свой паспорт, развернула и разочаровано хмыкнула.
Вот бывает, когда подходишь к холодильнику в миллионый раз в тщетной надежде, что там появится что-то вкусное, так и Часовщица открывала порой этот документ в надежде на изменения. Но нет, ее всё так же, официально, звали Энебиш (хотя никто по имени не осмелился бы назвать по-настоящему, все равно бесило, что оно есть).
Энебеш смотрела на свою фотографию в паспорте, на зеркало, которое достало из корсажа, снова на фото и на отражение, и снова на фото. Ни то, ни другое не совпадало с самоощущением. Почему у нее зелёные глаза и кудрявые волосы, по-настоящему не должно быть ни волос, ни глаз, должна быть гладкая голова, как шар-восьмерка на ручке коробки передач. Часовщица ведь и глаза не использовала по назначению, управлять Башней лучше получалось на ощупь. Она вытянула руки – их не было видно ни на паспортной фотке, ни в зеркале – вот так, не сравнивая с тем, что должно быть, они казались просто инструментами – настоящими и подходящими. Энебиш прикусила ноготь и довольно промычала, на вкус был как масло для шестерёнок.
Ей не нравились ноги, так что она прятала их под платьем с тяжёлой юбкой. Перчатки только мешали в работе с тонкими инструментами, как ни странно, так что к виду рук она привыкла, да особо и не отделяла их от инструментов. Зеркала служили инструментом тоже, они ловили свет и отпугивали людей, но смотреть в них Часовщица не любила. Этот оставшийся, человеческий страх перед чем-то, что выглядит как человек, но не является человеком, все ещё сидел в ней. Энебиш порой лежала под крышей Часовой Башни, все механизмы работали в правильном режиме, она клала ладони на грудь и прислушивалась, к тому как и ее сердце стучит в ритме часов. Она была часовой стрелкой, она была минутной… секундная оставалась для людей, этих ничтожных, глупых муравьишек с их короткими жизнями и слабыми глазенками, не способными без дополнительных приборов рассмотреть Главные часы на вершине Башни. Какая жалость, что она тоже была всего лишь человеком.
