Что тебе рассказать?
Мне было девять, когда родилась сестра.
Мне было двадцать пять, когда я ее убил.
Родного отца я не знал, и большую часть детства, лет до восьми, мы жили вдвоем с мамой в полной нищете. Но это были счастливейшие годы моей жизни. Конечно, до встречи с ней. Самые счастливые до встречи с ней. Ты же понимаешь?
Вернемся к истоку. Я долго думал, когда это произошло. Когда я стал им. Наверное, во мне это было заложено, в моем гене. Он сложился из сухих веток, и нужна была всего искра, чтобы разгорелся огонь. Мог ли я стать другим? Уже не узнаем. Но если поместить меня в другое, чужое, лучшее детство… Все возможно.
В общем, у матери было патологическое нежелание работать, поэтому мы жили, а точнее, выживали на пособие, которого едва хватало, чтобы оплатить аренду комнаты. На еду, одежду и другие потребности оставались крохи. Но не платить за комнату мы не могли, иначе бы оказались на улице.
В семь лет я научился подворовывать в магазинах, по мелочи, в основном еду: консервы, сосиски. Иногда, раз в месяц, брал себе шоколадку. Но я не жаловался. Меня, может, и не устраивал такой расклад. Да, любому мальчишке хочется новые джинсы и кроссовки, велик свой, а не украденный, лимонад с чипсами. Но зато… в те времена я не боялся возвращаться домой. Да, именно так. Ты когда-нибудь боялся по-настоящему?
А потом, когда мне уже стукнуло восемь, мать встретила мужика и решила, что вытянула счастливый билет. Не знаю, для кого он был счастливым, но только не для меня. Он забрал нас из крохотной комнатки и перевез в свой дом на безжизненной, иссушенной земле на окраине Второго округа. Одноэтажный, две спальни, гостиная и кухня с небольшой верандой, выходившей к заросшему сорняками участку, где стоял проржавевший гриль. К дому был пристроен гараж, в котором отчим вечно ремонтировал чужие машины. Но в основном он работал водителем фуры, поэтому моя жизнь делилась на счастливые дни, когда он уезжал в рейс, и на ужасные – когда возвращался домой. Не жизнь, а зебра.
Ему не нравилось во мне все. Кажется, даже то, как я дышал. Но, понимаешь, не дышать я не мог.
Первый год он срывался на мне не так часто, только когда был сильно пьян. И это… было терпимо. Выдохнул и пошел в новый день с надеждой, что он будет лучше. А потом он стал срываться постоянно. Иногда давал подзатыльники, иногда кидал в меня тем, что попадалось под руку. И постоянно орал, его ор я слышал даже во снах, в очень неприглядных снах. Но мать всегда была на его стороне, говорила, что без него нам не выжить, что он дал нам дом и еду. Я не знаю, чушь это все. Если бы она пошла на работу, а не сидела целыми днями на диване, уставившись в телик, то он был бы нам не нужен. Я в этом уверен.
Ее он почти никогда не трогал, а меня… Сейчас выдам его любимую фразу: «Ты думаешь, мне это надо? Нет, но я вынужден воспитывать тебя, сосунок, чтобы ты вырос настоящим мужиком».
