«Они называли это началом.
А для меня – это было концом всего, что не было моим.»
Это был не побег.
Это было прощание. С той, кем меня хотели сделать. Я проснулась раньше будильника. Просто лежала. Смотрела в потолок, такой же белый, как и все эти годы. Он будто знал обо мне всё. Сколько раз я в него смотрела, мечтая исчезнуть. Не умереть – просто уйти.
Туда, где меня никто не знает. Где я не должна быть чьей-то.
Сегодня я наконец уезжала. Не потому что была готова. А потому что больше не могла оставаться. Где-то за дверью послышались шаги.
– Эллисон, пора вставать, – голос матери ровный, чёткий, как всегда. Без вопросов. Без вариантов.
Я не ответила сразу. Только повернула голову к окну. Солнце стелилось по полу. Всё выглядело так… нормально. А внутри всё сжималось. Как перед бурей.
Я поднялась с кровати, босые ноги коснулись холодного паркета. Тело двигалось автоматически.
Заранее приготовленное кремовое платье висело на дверце шкафа – гладкое, безупречное, чужое.
Символ их порядка.
Я потянулась к нему – и замерла. Пальцы дрогнули, едва коснувшись ткани.
Мне вспомнился день, когда мама принесла его.
– Это подчёркивает твою зрелость, – сказала она тогда. – Ты должна производить правильное впечатление.
Я кивнула. Конечно кивнула. А внутри – хотелось закричать.
Сейчас я снова смотрела на него. Такое знакомое. Такое… не моё.
Я взяла платье, провела по нему ладонью. Мягкое, холодное. Податливое. Какой хотели сделать меня.
И в следующий момент – отпустила.
Ткань упала на пол с лёгким шорохом. Почти извиняющимся.
Я не стала поднимать его. Вместо этого открыла дверцу шкафа и стала перебирать одежду – не спеша. Пальцы скользили по тканям. Клетка. Пудровый. Чёрный…
И, наконец, – то, что отзывалось внутри лёгким теплом.
Широкие серые брюки. Мои любимые. И молочный укороченный топ, мягкий, почти неощутимый на коже.
Я надела их, медленно, почти с благоговением. Как будто впервые надеваю что-то, что разрешено мной.
Открыла маленькую коробочку. Внутри – асимметричные серьги, чуть грубые, необычные. Мама сказала бы: «слишком вызывающие». Я надела их, не задумываясь.
Подошла к зеркалу.
Волосы растрёпаны после сна – я провела по ним пальцами, не пытаясь уложить идеально. Слегка пригладила. Пусть будут как хотят.
Я смотрела на себя. Долго.
Не на внешний вид.
На ощущение внутри.
И впервые за долгое время мне не хотелось ничего менять. Ни одежды. Ни лица. Ни самой себя.
Это была не борьба.
Это было принятие.
Это была я.
Я спустилась вниз, стараясь не шуметь. Внутри всё уже было наэлектризовано.
Отец стоял у окна, с телефоном в руке. Строгий профиль, прямая спина, пальцы напряжённо сжимали смартфон. Даже воздух казался плотнее возле него – сдержанный, как он сам.
Мама сидела за столом, щёлкая страницами какого-то документа. Обычное утро. Только я уезжала. Только вся моя жизнь должна была поменяться.
Она бросила взгляд в мою сторону – быстрый, изучающий. Глаза задержались на брюках, топе, серьгах. Губы дрогнули. Почти незаметно.
– Ты уверена, что это подходящий наряд для начала новой жизни? – спросила она холодно, будто обсуждала не одежду, а провалившуюся сделку.
Я посмотрела прямо ей в глаза.
– Да, – спокойно. Без вызова, но без извинений.
Она не стала спорить. Но взгляд её говорил всё. Разочарование.
Отец медленно обернулся. Оценил взглядом.
Секунда. Вторая.
Никаких эмоций. Ни восхищения, ни осуждения. Только… пауза. Как будто он ждал, какую роль я выберу сегодня.
– Ты выглядишь… по-своему, – сказал он наконец.
Это могло быть комплиментом. Или упрёком.
Я выбрала не гадать.
– Спасибо, – сказала я тихо. Потому что так легче.
Он подошёл ко мне, как всегда – молча, сосредоточенно. В руке держал тонкий конверт.
