Я присел на корточки, чтобы поближе рассмотреть крохотное дрожащее существо передо мной, этот едва заметный проблеск жизни, и непроизвольно поморщился. Глубоко вдохнул, как это обычно делаешь ты – ууффффф, – когда не можешь подобрать слов к происходящему.
– Милый маленький друг, – бормочу себе под нос, качая головой в печальном недоумении.
Даже если вам кажется, что вы все на свете повидали, всегда отыщется нечто, способное вас удивить, застать врасплох. За последние пару лет моей жизни в Таиланде я, должно быть, перевидал десятки сотен взрослых собак и щенков в ужасных состояниях. И при взгляде на каждого из них у меня разрывалось сердце. Мне приходилось хоронить бесчисленное количество собак, которых было уже не спасти. Со временем к такому привыкаешь, потому что в противном случае продолжать невозможно.
Здешним уличным собакам живется нелегко: у них нет хозяина, который мог бы о них позаботиться, и нет места, которое они могли бы назвать домом. Нет безопасного убежища, где можно было бы укрыться. Никто не ухаживает за ними, когда они болеют. Они вынуждены сами выискивать себе пропитание каждый божий день. И тот факт, что они продолжают бороться за свою жизнь, не теряя боевого духа, живут моментом и благодарны судьбе, меня поражает.
Но порой, когда передо мной появляется такой вот маленький щенок, как бы я ни ожесточился за годы наблюдения за жизнью уличных собак, мое сердце трепещет.
Этот маленький комочек в моем импровизированном кабинете посреди джунглей Самуи растопил бы даже самое ледяное сердце. Щенок едва ли дотягивал до размера небольшой дыни, поэтому я предположил, что ему всего четыре или пять недель от роду.
У него были большие темные глаза, висячие уши и четыре лапки, но в остальном он был просто маленьким комочком… гадости. Вряд ли это можно считать медицинским термином, да и я не ветеринар, но описать его иначе просто невозможно.
– Ах, бедный малыш, – приговаривал я.
Мне захотелось погладить его, проявить немного нежности и заботы, но кожа у щенка была настолько красной, что я не понимал, где его можно коснуться, чтобы не причинить боли. У щенка не было меха – ничего, чтобы защититься от непогоды. Почти каждый миллиметр его тела был покрыт струпьями, воспаленными открытыми ранами и шелушащейся кожей.
Что, черт возьми, с ним произошло?
Я осторожно прикоснулся к его передней лапе – она показалась мне наименее поврежденной. Нужно было как-то дать ему понять, что я рядом. Что я друг, а не враг. Мне хотелось помочь ему выздороветь.
Бедняжка сильно трясся. От холода? Страха? Болезни? Было непонятно, как его крошечное тельце, которое могло уместиться у меня на ладони, вообще справлялось с такой сильной дрожью. Плач щенка был настолько тихим, что приходилось напрягаться, чтобы его расслышать.
– Хей, дружок, мы тебя нашли, – шепчу я ему, поглаживая крошечный участок кожи на лапке, грозящий вот-вот лопнуть и залить все гноем, кровью или, может, вообще отпасть.
