Пятнадцать лет.
Пятнадцать долгих лет правда о Ней жила во мне, как заживо погребенная. Я замуровала ее в самый глубокий, самый темный склеп своей души – туда, где не проникает свет, где властвует только холод забвения. Она стала моими кандалами, звенящими при каждом шаге. Неизлечимым ожогом на сердце, тлеющим под пеплом повседневности. Я носила ее, эту правду, как ношу свою кожу – неизбывно, мучительно, частью себя, о которой нельзя кричать.
Но песок в моих часах почти пересыпался. Времена года сливаются в серую муть, лица расплываются, и сама память – эта ненадежная хранительница – предательски меркнет, как старый негатив на свету. И потому я должна заговорить. Сейчас. Пока еще могу. Пока язык способен выговаривать слова, а рука – выводить буквы.
Не для себя. Для Нее.
Для той, что подарила мне эти пятнадцать лет. Не просто лет – жизни.
Для той, что спасла меня не от ножа в темном переулке, не от болезни, а от самой себя. От окончательной, бесповоротной гибели души.
Я стояла на самом краю. Не пропасти – пропасти были позади. Я стояла на выжженной, плоской равнине небытия. Туда, где душа не чувствует боли, потому что превратилась в камень. Где сердце – не разбитое, а мертвое – ледяной, непроницаемый комок в груди. Я видела мир сквозь толстое, грязное стекло цинизма: грязь, жестокость, бессмысленную возню тварей в их тесных ящиках. Я уже почти растворилась в этой всепоглощающей тьме. Стала ее отражением, ее эхом, еще одной тенью в бесконечном коридоре отчаяния. Я протягивала руки не за спасением, а за окончательным забвением, готовясь шагнуть в пустоту, где нет ни боли, ни надежды, ни самого я.
И тогда пришла Она.
Моя Надежда. Не с ангельскими крыльями и сиянием. Не с громкими речами о любви и свете. Она пришла тихо, как вечер. Но ее появление было взрывом. Она не протянула руку помощи – она взорвала тьму внутри меня.
Не словами – их было мало, они были скупы, как чистая вода в иссохшей пустыне моего духа.Она спасла меня взглядом.
Одним лишь взглядом.
Взглядом, который обладал страшной, нечеловеческой силой видеть сквозь. Сквозь броню озлобленности, которую я годами ковала. Сквозь толстые слои грязи отчаяния и отравы неверия. Сквозь маску оскалившегося зверя, в которого я превращалась. И в этой бездне, на самом дне, куда не доходил даже намек на свет, она увидела. Увидела то, о чем я сама забыла, что старательно пыталась растоптать и задуть.
Искру.
Жалкую, задыхающуюся, почти погасшую, но – живую. Искру того, чем я могла быть. Чего заслуживала.
И Она не просто увидела ее. Она зажгла ее. Непостижимо. Одной лишь силой своего присутствия. Своим немым, всеобъемлющим состраданием, которое было не жалостью, а признанием. Признанием моей боли и моей ценности вопреки всему. Своей титанической, безусловной верой в то, что даже в самом падшем, самом отравленном существе живет что-то, достойное спасения. Достойное света.
Она не просто указала путь. Она стала мостом.
И заплатила за это страшную цену. Она взяла на себя не только злобу и боль этого жестокого мира. Она взяла на себя мою тьму. Мою горечь, переполнявшую до краев. Мое едкое неверие. Мое смертельное желание опустить руки и сдаться волне небытия. Она вобрала это в себя, как священная губка впитывает яд, отравляющий других. Взяла на свой алтарь. И унесла прочь от меня. Своим телом, своей душой она заслонила меня от бездны, в которую я уже почти сорвалась. Вытащила за волосы из черной воды небытия.
Ее поступок… Он не был громким подвигом на виду у всех. Не был героическим жестом, о котором кричат газеты. Это была тихая, сокровенная жертва. Жертва безжалостная прежде всего к себе самой. Она не изменила весь мир разом. Не остановила войны и не искоренила зло. Но она изменила меня.
