Тесный зал клуба наполняет дым. Он густой и сладкий, как ликёр,
который я медленно потягиваю из бокала. Да, курить внутри нельзя,
но вентиляция ни к чёрту, дверь на веранду-курилку то и дело
открывается, и обратная тяга влечёт дым внутрь.
Моё тело горит, а плечи пылают, я всё ещё чувствую его руку на
них, хотя уже несколько минут прошло, как он вернулся к стойке
бара. Но его прикосновения жалят, и это, чёрт его дери, приятно.
Поднимаю взгляд и нахожу его фигуру в тёмном углу. Он сидит за
пультом на самом краю стойки и смотрит прямо на меня. Я
невольно прикусываю губу и вздрагиваю.
Чёрт, он какой-то грёбанный соблазнительный демон, от одного
многообещающего взгляда которого я таю.
Пульс отдаётся в ушах, когда я вижу, как он берёт микрофон и
что-то говорит в него. Без понятия, что именно. Наверное,
предлагает всем дружно спеть. Это же «Джельсомино» –
караоке-мать-его-элитный-бар.
Я слышу только тембр его голоса, а слова уже не важны. Только
его голос и его потрясающие глубокие синие глаза, гипнотические и
влекущие. Он смотрит в упор на меня. Также он смотрел на меня
сегодня в своём доме, в своей кровати, когда нависал сверху и
двигал бёдрами, даря бесконечное наслаждение. Сегодня и вчера, и
все предыдущие дни.
По ушам бьёт визг микрофона, упавшего на барную стойку и далее
на пол, покатившегося и ударившегося о металлические ножки стульев.
Это, естественно, отвлекает меня. Я перевожу взгляд и вижу
покачивающуюся на каблуках пьяную девицу. Она наклоняется за
микрофоном, демонстрируя завсегдатаям своё нижнее бельё. Но цель
достигнута и микрофон снова у неё в руках.
– Чтобы вам такого спеть. Ой, я, кажется, выбрала, знаю-знаю, –
вопит она в микрофон, но её язык заплетается, и окончания тонут под
первыми слогами следующих слов. – Прежде чем начну, скажите мне
прямо сейчас, девочки, кому ещё выпала честь трахнуть нашего
Олежку? Ну, много нас?
Настоящее, словно старая заезженная пластинка, притормаживает,
игла проигрывателя будто бы царапает винил, и мир замирает. В клубе
вмиг становится ещё более душно, и ещё более накурено.
Когда же я обвожу взглядом зал, мне хочется провалиться на этом
самом месте.
Двумя неделями ранее
Зайдя в парадную, я плетусь к почтовым ящикам, ведь именно мимо
них пролегает путь к лифту. Мой ящик, кажется, готов лопнуть от
рекламных буклетов и районных газет, накопившихся за несколько
недель, пока я в него не заглядыала. Я не так уж часто его
проверяю, вот и результат. Дело в том, что я жду посылку и мне
нужно найти чёртово извещение.
Я пытаюсь манипулировать ключами, зажимая сумку под мышкой, со
стаканчиком латте в левой руке, но это, мать его, сложно. В конце
концов, бросаю сумку на пол, по фигу, только бы добраться до
извещения. Хм, я надеюсь, оно вообще там.
Сегодня был ужаснейший наидлиннейший день. Мне уже хочется
домой, на диван и к сериалу. Нет, прежде стянуть эту дурацкую
одежду и под душ, а ещё распустить «булочку», в которую я свернула
свои тёмные, слегка вьющиеся волосы. Август просто какой-то
удушающий в этом году. Кто-то радуется этому, потому что два
предыдущих летних месяца погода была полный швах, но не я.
В Петербурге любая температура выше двадцати пяти вместе с нашей
влажностью непереносима. К этому не привыкнешь, даже если здесь
родился. А ещё я проклинаю тот день, когда устроилась в этот
грёбанный банк: место, где нужно носить костюм и белую хлопковую
рубашку с красным галстуком на манер пионерского. Кто вообще им
придумывал стиль? Ну почему я не пошла на лето на подработку в
какой-нибудь бар в Зеленогорске или на Приморском шоссе, один из
тех, что усеивают дорогу вдоль залива? Глядишь, разливала бы сейчас
пиво за стойкой в шортиках и маечке и беды бы не знала. Но это
сезонная работа, на чаевых тоже далеко не уедешь, а мне нужно
снимать квартиру, чтобы почувствовать свою независимость от
родителей. Вот итог.
