Почти у самого берега, на гребне возвышающегося над белыми водами Ирия Тишайшего каменистого утёса, под кронами высоченных сосен, стоял особняком от основного поселения, почерневший от времени пятистенок. Некогда крепкие стены этого сруба давно потрескались и просели в жёлтый песок, а поросли зелёного мха натянуло в аккурат до уровня слюдяных оконцев. Казалось, на сотни вёрст от этого странного дома установилась мёртвая тишина. Не щебетали птицы, и не ворошил весенний ветерок зелёные иголки сосен, а мощные воды белой реки неожиданно замедлили свой бег к холодному морю, как бы стараясь не мешать таинству, происходящему в странном доме, будто выброшенному чьей-то властной рукой, подальше от людей на продуваемый всеми ветрами утёс. Солнечный свет, слабо пробивающийся через помутневшую слюду в дом, создавал ощущение подходящего к концу дня и заставлял торопиться домочадцев готовить сухую смолянистую щепу, чтобы продлить свет ещё на какое-то время. Однако в самом доме никто никуда не торопился. На широких, выструганных из досок полатях лежал, одетый в белые одежды старик. Дыхание его было слабым, но ровным, а усталые глаза, некогда широко смотрящие на окружающий мир, прикрыты тяжёлыми веками. Прикрытыми ровно на столько, на сколько можно было видеть юношу, примостившегося рядышком на расшатанной скамье. Голос старика был слаб и часто прерывался, чтобы набраться сил. Старик умирал. Его жизненный путь подошёл к концу, и оставалось совсем немного времени, чтобы сказать самое главное, самое сакравенное, а потом с чистой душой отправиться в другой мир, где его уже ждали. Юноша внимательно слушал и старался не докучать старику, и не перебивать его и без того прерывистую речь. Однако старик порой говорил о таких вещах, что не переспрашивать и не задавать лишний раз вопрос, было невозможно. Старик рассказывал юноше о долгой зиме и великих людях, которых сейчас стали называть богами. О тех чудесах, которые творили на земле эти боги. Старик, словно заговариваясь, называл их почему-то родителями и говорил об их силе, способной двигать горы и поворачивать вспять реки. Юноша с открытым ртом и затаив дыхание внимал каждое слово, словно сухой песок впитывает в себя влагу. У него не было никаких оснований не верить старику. Старик был его наставником и учителем. С малых лет, лишившись родителей, юноша жил и воспитывался у него и про себя называл его отцом. Старик обучал его грамоте и письму. Счёту и рисованию. За долгими беседами, он рассказывал о ветрах и пустынях. О величайших океанах и морях на круглой, как шар планете. Рассказывал о животных и птицах, населяющих её. Их способностях и повадках. Самое интересное старик рассказывал о людях. Учил, как правильно жить, не нанося вреда своему соседу, как строить крепкий дом и как плавить руду в специальных печах. Как приманить зверя и как лечить разные болезни при помощи душистых трав. Как растить хлеб и обрабатывать землю. Так происходило много лет, а маленький мальчик, как губка впитывал учения старика, пока не вырос в крепкого юношу с острыми глазами, и пытливым умом. Однако то, о чём ведал старик у смертного ложа, казалось ему невероятным. Сделав очередную паузу, чтобы набраться сил, старик продолжил:
– С наступлением долгой зимы, закончилась эпоха великих людей, способных творить чудеса. Они ушли. Сели на своих железных птиц и улетели к далёким звёздам. Наверное, навсегда. – Старик замолчал, переводя дыхание. – Но кое-что они нам оставили как наследство. Ещё до холодов в одно поселение пришёл один странник. Он-то и рассказал волхвам об этом наследии.
