***
Николай сидел у окна поздним холодным вечером с чашечкой ароматного теплого чая и смотрел на старый дубовый шкаф.
– Как же ты все-таки сильно впитался в мою жизнь, – пробормотал он, слегка наклонившись к шкафу как к старому другу.
Он смотрел на шкаф, но видел абсолютно другое. Ему казалось, что если он распахнет дверцы, то сможет с легкостью вернуться в любое время. Туда, где он не был так одинок.
Закрыв на мгновенье глаза, он услышал, как изнутри раздаются голоса.
– Это все в моей голове, – подумал Николай, – наверное, я сумасшедший.
Не торопясь приподнявшись с грубого деревянного табурета, оставив чай где-то на полу возле ножки, он подошёл к шкафу.
Уперевшись в него лбом и пытаясь в полумраке нащупать пальцами его дверные ручки, он начал вспоминать все то, что теперь, наверное, помнят только они вдвоём. Немного наклонившись назад, он приоткрыл дверцы в надежде увидеть внутри те отрывки прошлого, которые не давали ему покоя на протяжении многих лет, но вдруг спустя мгновенье резким движением он захлопнул их и, ударив кулаками что есть мочи, опустился на пол.
Усевшись на холодный пол и облокотившись спиной о шкаф, он начал задавать вопросы, периодически ловя себя на мысли, что только псих может задавать вопросы дубовому шкафу.
Он пытался вспомнить, откуда взялся этот шкаф, но этот вечер был безуспешным, как и сотни других вечеров. Всё, что он помнил, – это как отец называл его дедовским и велел беречь.
– Наверное, ты сторожило нашего дома, – невольно пробежала мысль в голове, – и появился ты здесь, наверное, раньше, чем я, ну, что молчишь, скажи что-нибудь, совсем забыл, ты же никогда не отвечаешь, невоспитанный ящик из досок.
Снова удары кулаками с плотно стиснутыми зубами и мысли о том, что пора искать хорошего психиатра.
Внезапно что-то согрело изнутри, наверное, это было то самое теплое воспоминание, которое хранил в себе этот шкаф.
– Ты даришь мне эти воспоминания из чувства жалости?
Это было очень тяжелое и одновременно приятное воспоминание, про день изменивший его жизнь. В тот самый день он последний раз видел отца. Дождливым вечером после ужина он просто встал и ушел, обронив пару слов в сторону матери на прощание. Перед уходом отец взял пальто из этого самого шкафа, и, захлопнув его тогда еще мощные двери, он навсегда исчез из жизни Николая.
На глазах седого Николая выступили детские слезы, он не мог понять, почему отец ушел и ни разу не появился за все эти годы.
Мать про это никогда не говорила, на все вопросы Николая она отвечала очень легко: «Так получилось», – а потом тихонечко ночью ревела в подушку.
Николай вспоминал отца каждый раз, когда смотрел на шкаф, и с уверенностью того, что шкаф знал отца намного лучше, Николай не переставал задавать вопросы, вглядываясь в мрачные деревянные очертания. Он понимал, что ответа он не услышит, но слова сами рвались наружу.
И чем тише становилась ночь, тем сильнее одиночество одерживало верх над Николаем.
– Расскажи мне, каким он был, – тихим дрожащим голосом заговорил Николай, – ведь ты хорошо его знал, ты видел, когда он родился, ты видел его первые шаги, ты видел всю его жизнь, он не обнял меня при расставании, но по тебе он слегка хлопнул, уходя, как будто бы прощаясь.
Николай вновь присел на пол, и, закрыв глаза, он оказался в детстве. На его лице появилась улыбка.
– Я за Колькой, – услышал он родной голос где-то в коридоре детского сада, это был отец.
Коля выбежал в коридор, в начале которого стоял высокий, подтянутый мужчина в выглаженных брюках и начищенных ботинках.
– Папка, я уже собираюсь, ты поможешь мне завязать шнурки?
