Летний вечер медленно истаивал багрянцем, и густые, бархатные тени, подступая, беззвучно топили в себе древний лес, ставший на время нашим родовым лагерем. Я сидел на поваленном древесном исполине, и вековой мох под моей ладонью был мягок и податлив, словно потёртый велюр на подлокотниках любимого кресла в дедушкиной библиотеке. Последние лучи закатного солнца, подобно раскалённым клинкам, пронзали густой лиственный свод, вычерчивая на земле причудливую, живую вязь из света и мрака. Эти могучие деревья, чьи стволы не объять и в три обхвата, казались безмолвными, древними стражами, что веками охраняли покой нашей ежегодной образовательной экспедиции – священного таинства рода Фениксовых.
Я сидел на поваленном древесном исполине и впервые по-настоящему слышал его. Не ушами, нет. А всем своим существом, как слышат низкий, подпороговый гул огромного механизма. Ветер проходил по кронам не отдельными порывами, а единой, неспешной волной, словно гигантское, спящее существо делало медленный вдох. В книгах по природной магии я читал о подобном – о «Корневой Сети Силы», соединяющей все деревья в единый организм, о легендарных «Древах-Сердцах», обладающих собственным, древним сознанием. Я всегда считал это лишь красивой метафорой. Но сейчас, здесь, эта метафора обретала плоть, и от этого становилось одновременно и жутко, и восторженно.
Ночная прохлада уже начала свою бесшумную осаду, но воздух оставался не просто тёплым – он был плотным, наэлектризованным, как перед грозой. В нём чувствовалось то звенящее напряжение, которое заставляет лесных зверей замирать в своих норах, а птиц – умолкать на ветвях. Он был пропитан сложным, многослойным ароматом хвои, влажной послеполуденной земли и терпкого дыма от ритуального костра, возле которого уже неспешно двигались тени взрослых. Я глубоко вдохнул, и этот запах, знакомый с раннего детства, впервые ощущался не как воспоминание, а как физическое присутствие. Я почти осязал его плотность, чувствуя, как первозданная магия этого места, эта невидимая пыльца силы, оседает в лёгких.
Каждый год мы собирались здесь, в этой зелёной твердыне, чьё сознание было старше нашей Империи, чтобы, как любит повторять дедушка, Пётр Алексеевич, «передать знания и традиции нашего рода молодому поколению». Но в этом году всё было иначе. Я перестал быть просто сторонним наблюдателем. Несколько дней этой экспедиции спрессовались в один тугой, звенящий миг, наполненный знанием до самых краёв. Лекции деда об истории рода и архитектуре магических сопряжений сменялись уроками по начертанию простейших рун, и я до сих пор помнил острый, щекочущий ноздри запах озона, когда одна из рун на демонстрационной дощечке вспыхнула под пальцами дяди Сергея. Мы учились читать знаки природы, ставить силки и оттачивали приёмы фехтования на деревянных мечах. А по ночам изучали звёздные карты, находя на них наших покровителей и мифических тварей. И теперь, в этот последний вечер, воздух казался особенно плотным от собранной в нём силы. Лёгкая грусть от скорого прощания с лесом смешивалась с предвкушением главного таинства.
Я поднял голову к небу, где первые светила уже начинали свой извечный хоровод. Созвездие Феникса, наш небесный покровитель, этой ночью сияло особенно ярко, словно само мироздание благословляло ритуал. В этот миг я особенно остро ощутил незримую, но нерушимую связь с моими предками, словно их бесчисленные взгляды сошлись на мне из глубины веков, ожидая чего-то. Здесь, в сердце этого древнего леса, граница между миром людей и миром подлинной магии истончалась, становясь почти неощутимой.
Я оглядел лагерь. Мягкое сияние магических фонарей выхватывало из полумрака лица собравшихся. Да, в этом году всё изменилось. Теперь я был старшим среди младших участников, и эта новая роль – помогать взрослым и присматривать за малышами – ощущалась как настоящая, весомая ноша. Я почти физически ощутил на себе их спокойные, оценивающие взгляды и невольно выпрямил спину, словно на плечи и впрямь легла невидимая мантия.
