— Эмма! Спускайся, сейчас же! Это
важно!
— Какого дьявола ты так орёшь… ах,
это наша леди Сэ-эдди!
Голос матушки был пропитан ядом, она
тянула слова и говорила очень громко, будто хотела, чтобы вся улица
слышала. Дурной знак.
Я не могла ничего с этим поделать,
кроме как открыть дверь, из-за которой доносились крики, и
постараться всех успокоить. В комнате, похожие как две капли воды,
стояли две сестры Сэддиданс. Две высокие черноволосые дамы с
практически идентичными лицами, но такими разными судьбами.
Тётушка Эмили, она же леди Сэдди,
она же фрейлина Сэддиданс из королевского дворца, стояла уперев
руки в бока. Она смотрела на матушку с презрением и злобой, как на
букашку, да к тому же выглядела в нашей убогой единственной комнате
так же нелепо, как розовый куст посреди заросшего сорняком
двора.
Эмили Сэддиданс была поистине
великолепно одета, её мантию украшала россыпь камней, которые
позвякивали и богато поблескивали. А в нашей комнате заплесневели
обои из-за протекающей крыши, и старенькие койки, на которых мы с
матушкой спали, приходилось сдвигать подальше от стен на ночь,
чтобы не замёрзнуть.
Элия Сэддиданс, напротив, была одета
совсем уж худо. Платье серое, как небо над Пино, полинялое
и сотню раз чиненное. Руки, загрубевшие от подработок в баре.
Башмаки совсем плохи, я помню, как мы с матушкой ей их покупали.
Мне было семь, и они были уже не новыми.
— Эмма! Собирайся! Мне тебя нужно
причесать и приодеть! — тётушка поморщилась? озираясь по сторонам,
будто в помещении дурно пахло, хотя что уж там… это было
действительно так.
В общественной столовой, что
располагалась чуть ниже по улице, ещё утром что-то пригорело, но
очевидно, проблему решать не стали и просто продолжали кормить этим
бедняков.
— Куда? — я впервые подала
голос, и тётка вздрогнула, будто ожидала, что я немая.
Мы с ней виделись только раз в год,
в день солнцестояния, когда все жители Пино, невзирая на
положение и статус, воссоединялись со своими родными. Это были
краткие встречи. Обычно тётушка дарила нам что-то из одежды или
просто оставляла корзину с продуктами на крыльце и молча
уходила.
Теперь же она на меня смотрела
пристально, даже подошла и чуть сощурилась. А матушка закатила
глаза, словно разглядела во всём происходящем нечто непристойное и
глубоко задевающее её чувства.
Эмилия и Элия, хоть и делили один
день рождения и одну жизнь первые восемнадцать лет, теперь не
смогли бы и четверти часа провести в дружеской беседе.
Эмили жила при дворе, пахла маслами
и цветочными духами, пила дорогое чёрное вино и никогда не думала о
деньгах. Элия же забыла, каково это, ходить в шелках и спать в
тепле, и мне знания такого не передала. Она никогда не была частью
низшего общества и не запятнала себя работой в пахабных заведениях,
но увы, почти все её подруги были проститутками.
— Во дворец требуется переводчик и
немедленно! — резко заговорила тётушка. — Делегация из Траминера
прибывает через пять часов, и к тому времени я должна предоставить
королеве чистую, хорошо одетую девушку-переводчицу, которая не
будет пахнуть стряпнёй из столовой для бедняков!
Я краем глаза увидела, как матушка
набирает в грудь побольше воздуха, чтобы начать защищать низшее
сословие, но спор был заведомо бесполезен, потому пришлось брать
инициативу на себя.
— Я согласна! — это было так громко
и звонко, что матушка опустила глаза.
Матушка опустила глаза. Я
ощутила её горе и жгучий стыд, но не могла даже подойти, чтобы
обнять, будто примёрзла к полу.
Мы с мамой множество раз обсуждали,
что, если однажды придёт тётушка и предложит отправиться с ней, я
должна буду пойти. Должна! Потому что не тут моё место, не в
борделе, не на этой улице, не в этой одежде. И я с детства это
знала, но теперь, когда всё случилось, внутри появилась тоска.
Чёрная и густая, как то самое вино, которого я в жизни не пила.
