Небольшую чистую комнату ярко освещало солнце. Обстановка была
аскетичная — маленький столик с кувшином и кружкой, табуретка,
сундук у стены и кровать, придвинутая изголовьем к окну. На
кровати, укрывшись цветным лоскутным одеялом, дремала изможденная
женщина.
Дверь комнаты приоткрылась и внутрь тихо прошмыгнула девочка.
Беззвучно подошла к кровати, уселась на табуретку и стала ждать.
Солнечный свет играл в золотисто-русых волосах. Серые глаза
внимательно наблюдали за кружащимися в лучах пылинками. В доме
царила уютная послеобеденная тишина.
Постепенно солнечные лучи переместились на кровать, и
потревоженная их светом женщина заворочалась. Девочка
встрепенулась.
— Пить, — послышался слабый голос.
Девочка подбежала к столу, налила из кувшина воды и подала
больной. Женщина сделала несколько неуверенных глотков и откинулась
на подушку. Поняв, что она уже проснулась, девочка принялась
хлопотать по хозяйству: встряхнула одеяло, притащила ведро и
тряпку, протерла полы. Потом забрала кувшин и наполнила его свежей
прохладной водой, спустившись во двор к колодцу. Все это время
женщина молчала, задумавшись о чем-то и тяжело дыша, а когда
девочка принесла миску с еще теплой кашей, очнулась, покачала
головой и спросила:
— А отец?..
— Он по торговым делам в город уехал, — ответила девочка. — Мам,
поешь…
— Нет, дочка, — слабо улыбнулась женщина. — Дай мне лучше свежей
водицы.
Напившись, женщина вернула дочери кружку и переспросила:
— Так мы в доме одни?
— Марфуша снедь приготовила и ушла, — подтвердила девочка.
— Давай-ка продолжим шитье, — помолчав, произнесла больная.
Девочка послушно подошла к сундуку, с натугой приподняла крышку
и извлекла из него разноцветные лоскутки, иголку и катушку
ниток.
— Покажи-ка мне, что там у нас получилось, — попросила ее
мать.
Результат их работы представлял из себя продолговатую болванку
из светлой ткани, туго перетянутую в одном месте ниткой. Отдельно
лежало что-то, похожее на платье из лоскутов, причем из рукавов
торчало нечто, отдаленно напоминающее весьма и весьма условные
ладошки. Совместив оба фрагмента, можно было получить заготовку
куклы, правда, без волос и лица, а также без ног — отсутствие
последних, правда, скрывал длинный подол платья.
Женщина покрутила куклу так и сяк, нахмурилась и снова о чем-то
задумалась. Потом попросила дочку принести из сундука разноцветную
пряжу и, прикладывая ее к голове куклы, придирчиво выбрала цвет
волос. Девочка тем временем вдела нитку в иголку и взяла лоскуток,
но женщина жестом остановила ее.
— Принеси ножницы, дочка, — велела она.
Аккуратно разрезав пряжу, мать протянула пучок нитей девочке. Та
непонимающе смотрела на нее.
— А ножки? Ты ведь говорила, что голову украсим в самом
конце…
Женщина тяжело вздохнула и отвела глаза. Потом улыбнулась
дочери:
— А мне стало интересно, какая она у нас получится… Давай
украсим сейчас и посмотрим?
Девочка, сопя, принялась за шитье. Мать подбадривала ее:
«Помнишь, как я тебе показывала? Вот так…», а потом негромко, но
уверенно запела. Слов песни было не разобрать, но мелодия навевала
мысли о древней старине, глухих лесах и неведомых, нечеловеческих
силах.
Песня закончилась одновременно с работой. Аккуратными стежками
девочка обозначила рот и нос куклы и отдала заготовку матери. Та
медленно, словно нехотя, вытащила из-за пазухи нитку бус, сжала их
в руке и с неожиданной силой рванула. Черные блестящие бусины
запрыгали по полу. Женщина разжала кулак, посмотрела на ладонь. Две
бусины поблескивали на ней. Женщина отстранила дочь и потянулась за
иголкой:
— Это я пришью сама…
Солнце почти скрылось за крышами соседних домов, комната
постепенно погружалась во тьму. Кукла сидела на кровати, сверкая
глазами. Девочка и женщина были неподвижны. Через некоторое время
больная, утомленная работой, задремала. Девочка тихо поднялась,
взяла куклу и принялась баюкать, мурлыча под нос колыбельную сразу
для обеих.
