В эту ночь он узнал свое имя.
Имя было терпким на вкус, темным как
полночь и пахло хвоей.
Криджи – его настоящее, тайное
имя.
Он не знал, сколько сидел здесь, в
сердце леса, прежде чем имя пришло к нему. Шаман увел его в чащу на
закате, оставил одного. Звезды мерцали сквозь переплетение листвы и
ветвей, ночные шорохи казались ближе и громче.
Посвящение может тянуться долго. Два
года назад старшая сестра ушла в лес узнавать свое имя. Через три
дня она вернулась. Аэш – вот как звали сестру с тех пор, а для
чужаков она стала Ро, Охотницей.
Уже тогда он знал, что ему не суждено
стать охотником. Об этом говорили все: и родные, и шаман, и дети из
других семей. И, должно быть, поэтому его посвящение откладывали
вновь и вновь. То гадание велело подождать, то племя было слишком
далеко от сердца леса, то приходили чужаки... Весна превратилась в
лето, и он начал тревожиться: что если ему придется остаться
ребенком еще на год? Снова и снова вспоминал слова младшей
сестренки: «Все считают, что ты слишком маленький и слабый, хотя
тебе уже одиннадцать лет». Она прошептала это в темноте шалаша,
когда никого не было рядом.
Но вчера шаман объявил, что время
посвящения пришло. Увел от костров племени, показал полузаросшую
тропу и велел идти по ней. «Дойди до поляны и оставайся там, жди
своего имени», – такими были напутственные слова.
Когда он добрался до места и
устроился на земле среди запахов папоротников и хвои, закат уже
догорал. Нужно было слушать лес, ловить каждое движение и звук, но
мысли утекли далеко, и он забылся. Он не спал, но после, сколько ни
пытался, не мог вспомнить, о чем думал тогда. Знал только, что
очнулся, когда сердце заполнилось тоской, желанием увидеть что-то и
узнать. И, хотя он не ел ничего с утра, на языке был терпкий вкус,
а лес шелестел и повторял: «Криджи».
Так называлась ягода, прячущаяся
среди хвои. Не запретная, но и не сладкая, ягода шаманских отваров
и целебных настоев. Таким было его имя. Его звали Криджи.
Теперь можно было подняться,
вернуться к шаману и придти в племя уже взрослым.
Но Криджи медлил. Он сидел на земле,
вглядывался в темноту и ждал. Сам не знал, что его насторожило –
скрип ветки, чуть слышный шорох? Чувство, что кто-то следит за ним
из темноты? Кто-то строгий, но добрый, родной.
Шорох повторился, в густом подлеске
блеснули глаза. В другую ночь Криджи потянулся бы за палкой,
прикрикнул, отпугивая зверя, но не сегодня. Сегодня все было
по-другому, и Криджи протянул пустую ладонь к невидимому пришельцу
и сказал:
– Прости, у меня ничего нет для тебя.
Только мое новое имя. Меня зовут Криджи.
Нельзя называть свое имя просто так и
уж тем более нельзя протягивать его как подношение неизвестному
духу или зверю. Это имя лишь для родных, для самых близких. Но
Криджи не чувствовал ни капли сомнения, ни тени угрозы.
На поляну выпрыгнула белка.
Несколько мгновений сидела неподвижно
– черные бусины глаз смотрели внимательно и серьезно – а потом
подобралась ближе, тронула лапой протянутую ладонь. Коготки остро
кольнули, но Криджи не отдернул руку.
– Здравствуй, родич, – сказал он.
Голос превратился в тихий, почтительный шепот.
Белка была большой даже для здешнего
леса – доставала сидящему Криджи почти до плеча. Шерсть казалась
совсем темной, но днем, должно быть, отливала в рыжий. Вдоль морды
тянулись белые полосы, отчего-то делавшие белку еще серьезнее и
строже.
Может быть, Криджи слишком маленький
и слабый, может быть, ему не суждено стать охотником, но на его
посвящение пришел тотемный зверь рода, большая белка. Мало с кем
случалось такое.
Белка кивнула, словно соглашаясь, и
отпрыгнула на тропу, ведущую к дому.
– Пора возвращаться? – спросил Криджи
и поднялся на ноги.
