Эцэлэт
Скрытый источник звал меня.
Я слушал его голос – он доносился из
глубины леса, тек незримым потоком в толще земли. Скользил среди
корней, вплетался в шепот подземных ручьев, вспыхивал серебряными
искрами, манил. И я жаждал приникнуть к нему – но путь предстоял
неблизкий. Прочь из деревни, – еще тихой, спящей, раскинувшейся
вдоль изгиба реки. В чащу, в дикий край, туда, где петляют звериные
тропы, птицы перекликаются в преддверии осени, а в подлеске таятся
сладкие ягоды. На поляну, полную покоя и волшебства.
Я так хотел оказаться там – но знал,
что не пойду в лес сразу.
Огонь метался в светильнике, льнул к
глиняному краю, почти исчезал, вспыхивал снова. В такт ему
беспокойно двигались тени, скользили по стенам, пока я собирал
заплечный мешок, проверял стрелы и тетиву. Стоило мне взять лук, и
чары, таящиеся в нем, запели, откликнулись на прикосновение. В
истертой древесине жила песня – и никто в деревне не знал ее, кроме
меня.
Потому что я нашел ее.
Каждый мечтает об этом: проникнуть
за грань видимого мира, отыскать новое, неведомое волшебство.
Обратить его в звук, петь, меняя явь. Научить этой песне других,
оставить след, изменить мир.
Все, но не я.
«Ты нашел ее, это твоя песня, –
сказал мне учитель. Смотрел печально, как на неизлечимо больного. –
Ты не обязан делиться ею. Твое право». Стыд обжег меня тогда: не
желаю отдать найденное волшебство людям своей деревни, тем, кого
знаю всю жизнь.
Тем, кто жалеет меня или презирает.
Тем, кто не хочет меня понять.
Нет, пусть лучше песня смолкнет
вместе со мной, вновь растворится за гранью мира. Я отдам ее лишь
тому, кто поверит мне, – или никому вовсе.
Я задул огонь, вышел из дома. На
крыльце оглянулся, – дом дышал сумраком и тишиной. Учитель ушел на
охоту еще вчера. Пересек реку, направился на запад. Так мы
условились давным-давно: там его тропы, а я ищу звериные следы в
другой стороне, на востоке.
Вот кто я для всей деревни – охотник
и только. Нет, охотник, возомнивший о себе слишком много,
придумавший высший путь или просто сумасшедший.
Но сейчас все спали: некому было
взглянуть на меня с усмешкой или с укором. Окна были темны, ни
огонька, ни движения. Никто не видел меня – так пусть никто и не
увидит, как я выйду из деревни, как исчезну среди деревьев.
Я запел, едва слышно, и тени
сомкнулись, укрыли меня от мира. Эту песню знал любой охотник:
окутанный ее волшебством сливается с листвой и ветром, с солнечным
светом и сумраком ночи. Звери не разглядят его, даже почуют с
трудом, не заметят его и люди. Но кто станет петь песню теней в
родной деревне? Только я.
Земля холодила ступни – лишь с
первым снегом я надену сапоги, а до тех пор буду ходить босиком,
чтобы сквозь упругую почву, колкие камешки и мокрый от росы мох
ощущать зов скрытого источника. Его голос скользил меж домов,
огибал навес собраний, искрился ярче возле жилища младших, касался
меня, звенел: Эцэлэт, Эцэлэт, мой посвященный, приди ко
мне. И мчался дальше – к другому истоку, тому, что даровал
волшебство нашей деревне, к сердцу нашей силы.
Скрытый источник невидим, таится в
чаще, в глубинах земли. Но источник в деревне виден всем, каждый
может подойти, приникнуть к звездному свету.
Я остановился. Он сиял за рекой –
столб света, голубой, серебристый, белый. Переливался, возносясь к
небу, перекликался со звездами в вышине. Отражался в водах реки,
осыпал мерцанием лес, все вокруг казалось нереальным, сотканым из
лучей.
Но нет ничего реальней – вот дыхание
мира, суть жизни и сияние волшебства. Я должен подойти ближе,
зачерпнуть мерцающих искр и отнести их в чащу, к скрытому
источнику.
Два источника – тайный и явный, –
как две души, разделенные, но стремящиеся друг к другу. И я
соединяю их, хоть изредка, хоть ненадолго.
