ПРОЛОГ
Небо расплывалось надо мной, как выцветшая акварель. Пыльный воздух отдавал гарью и металлом, а где-то вдали надрывно кричала птица. Или мне это показалось? Может, это было что-то другое – голос изнутри, забытый и неумолкающий.
Снег или пепел – я уже не знал, что ложится мне на лицо. Всё вокруг будто растворилось, лишилось веса, смысла, очертаний. Мир стал призраком, а я – пустой оболочкой. Тело уже не слушалось, не болело по-настоящему. Где-то там, глубоко под рёбрами – жгло. Резко, хищно, будто чёрное пламя выедало меня изнутри. Но и эта боль казалась чужой – как будто я смотрел на себя со стороны, немой свидетель собственной гибели. Зритель на спектакле, где актёр умирает слишком реалистично, но никто не хлопает. Потому что финала нет. И не будет.
Я думал, когда умру, это будет… героично. Как в фильмах. Быстро, с криком, с яростью. А не вот так – тихо, лежа в грязи, под чужим небом, с пустотой внутри. Никого рядом. Ни слова, ни руки, ни имени, которое кто-то бы прошептал.
Я понял, что не оставлю после себя ничего – ни слов, что кто-то перечитает, ни фотографий на стенах, которые кто-то когда-нибудь пересмотрит с улыбкой. Не будет детских голосов, зовущих меня папой, ни женщины, для которой моё имя значит «дом». Всё, к чему я стремился, всё, что мог бы построить, оказалось не для меня. Всё, что было, – исчезнет. Сотрётся, будто меня никогда и не было.
Я всю жизнь шёл за смертью, потому что не справился с её приходом тогда. Отец погиб, я остался. Слишком живой, чтобы умереть, и слишком мёртвый, чтобы жить. Тогда я выбрал войну – место, где можно было не думать, где грохот заглушал внутреннюю тишину, где боль снаружи была проще, чем та, что внутри. Я искал в огне забвения смысл, которого не осталось, и уходил всё дальше от себя, надеясь, что однажды всё это кончится – быстро, чётко, без раздумий. Но конец, как оказалось, может быть долгим, холодным и молчаливым.
Теперь я здесь – никому не нужный. Не герой. Не сын. Не муж. Не отец. Никто.
Всё, чего я хочу – не просто жить, а вернуться туда, где ещё возможен выбор: к утру, где пахнет кофе и мир не давит на грудь; к тишине, в которой звучит чей-то голос, спокойный, родной, говорящий: «Ты дома». Я хочу чувствовать тепло родной ладони в своей, не боясь, что это – сон, знать, что это по-настоящему, что я не зря остался. Если выживу – изменю всё.
Обещаю. Себе. Ему. Тем, кто будет после меня.
Меня видят как женщину с огнём в голосе, с дерзкой улыбкой и походкой человека, привыкшего побеждать. Как яркую, энергичную, непоколебимую. Ту, что всегда найдёт, чем парировать, не отступит, не дрогнет, не даст себя в обиду. Люди, встречая меня, думают, что я из тех, кто знает себе цену и никогда не продешевит. Но никто – и это самое обидное – никто не догадывается, сколько внутри меня молчания, запаянного в слои сарказма и решимости. Никто не знает, кем я была. И, если честно, я уже и сама не помню.
Я вычеркнула ту прежнюю себя из памяти, словно навязчивую ошибку, к которой страшно прикасаться даже в мыслях. Ту, которая терпела, подстраивалась, старалась соответствовать непрошеным ожиданиям. Ту, что жила не собой, а согласно безликой формуле: будь послушной, удобной, респектабельной – соответствуй.
«Не смейся так громко – это вульгарно».
«Надень платье пастельного цвета – ты же не на базаре».
«В МГУ, а потом в Лондон, у нас уже всё устроено».
«Ты должна…»
Должна, должна, должна.
Выучить, проглотить, исполнить, улыбнуться.
И выйти замуж – нет, не за того, кого выберу сама, – за того, кого выберет отец, чтобы скрепить нужный альянс. Я была не дочерью, а разменной монетой в долгой игре Громовых. Живой актив с выверенным графиком инвестиций и ожидаемой доходностью.
