Мелкий, противный дождь, капает на очки, сильно ухудшая
видимость. Замечательная погода для первого декабря, ничего не
скажешь. Зима, называется, наступила. Резкий ледяной поток
охватывает ступню.
— Ай, — вскрикиваю от неожиданности. — Да что ж такое.
Едва сдерживаюсь, чтобы не заплакать от обиды и негодования. Это
не зима наступила, а я в лужу наступила. Потому что не видно
ничего, и фонарь около подъезда, как всегда, не горит. Район у нас
такой «благополучный».
Кипя от раздражения, вхожу в подъезд и медленно поднимаюсь по
лестнице. Очки, конечно же, сразу запотевают, но протереть стекла
нечем — руки заняты ключами от квартиры и пакетом с продуктами.
Доползу как-нибудь. Три этажа — и я дома.
— Ну что за идиотский сегодня день? Все валится из рук,
ломается, случается! — сокрушаюсь шепотом.
Скорее бы добраться до квартиры и наконец выдохнуть. Так хочется
поваляться с книгой на диване и просто отдохнуть, но даже такой
малости меня лишают. Брат решил именно сегодня зайти на ужин.
Готовить теперь придется.
Вижу неясную тень на лестнице и останавливаюсь. Свет от лампочки
тусклый, и через мутные стекла все расплывается. Ставлю сумку на
пол и быстро протираю очки, надеваю и вижу пред собой маленькую
девочку, сидящую прямо на ступеньках и жадно жующую кусок
хлеба.
На вид ей лет шесть-семь. Маленькая, худенькая. Серый свитер
висит на ней, словно мешок, светлые волосы торчат в разные стороны,
как у Домовенка Кузи из одноименного мультика. Не видела ее раньше,
может, потерялась?
— Ты кто? — строго спрашиваю я.
— Я Катя Снегирева, — шмыгает и поднимает на меня свои огромные
глазищи. — Мы переехали недавно в двенадцатую, — запихивает остатки
хлеба в рот и указывает рукой на свою дверь.
— А я Евгения Огнева из десятой, — зачем-то отвечаю в тон
ей.
Только сейчас до меня доходит. Раньше там жила Зинаида
Руслановна, но недавно она умерла. Хотя когда-то говорила, что у
нее есть дочь. Наверное, та и переехала в ее квартиру.
— Почему сидишь на бетоне? Холодно ведь, иди домой, — недовольно
качаю головой. С детства всем девочкам втолковывают, что нельзя
сидеть на ступеньках, а она…
— Не могу, — горестно вздыхает и опускает взгляд. — У мамы
праздник…
Словно в подтверждение ее словам, слышатся пьяные голоса и звон
бутылок. Ну это ни в какие ворота не лезет. Сами там развлекаются,
а ребенок должен мерзнуть в подъезде?
— Ну-ка вставай, — говорю сердито, подхватываю сумку и иду
наверх. — Сейчас разберемся.
— Не надо. Только хуже будет…
Не хочу даже слушать эти глупости. Девочка послушно поднимается,
пропуская меня. Обхожу ее и нажимаю на кнопку звонка. Дверь почти
сразу распахивается, и появляется какая-то женщина. Видимо, новая
соседка. Лицо красное, взгляд поплывший и идиотская ухмылка на
губах.
— А ты еще кто? — Меня едва не сносит тошнотворным запахом
перегара. С трудом подавляю реакцию организма и сохраняю лицо.
— Соседка ваша из квартиры напротив, — рассматриваю мать Кати,
ища хоть каплю здравого смысла. Но тщетно, он растворился в
количестве выпитого алкоголя.
— И че надо, соседка? Выпить хочешь? — скалится та, обнажая
неровные гнилые зубы.
— Как вам не стыдно, — набираю в легкие побольше воздуха, чтобы
высказать все свое возмущение. — Ребенок мерзнет, пока вы там…
— А это не твое дело, — перебивает она меня. — Вот своих
нарожаешь и будешь командовать.
— Ну это же не по-человечески!
— Катьку я не выгоняла, — хмыкает та и равнодушно пожимает
плечами. — Нравится сидеть там, пусть сидит. А у нас новоселье.
— Кто там? Проблемы? — За ее спиной появляется фигура
здоровенного мужика, похожего на борова. — Че надо?
Окидываю его брезгливым взглядом и понимаю, что лучше не
связываться. Они пьяные, а сколько их там, неизвестно.
