Комната была погружена в мягкий полумрак. Только свет торшера у дивана отбрасывал теплый круг на Евино вязание и на газету в руках Марка. Тикали часы на камине, отмеряя секунды их спокойной, устоявшейся жизни. В воздухе пахло жасминовым чаем и печеньем. Была тихая, почти медитативная гармония.
Ева подняла глаза на мужа. Седина у его висков, которую она так любила, блестела в свете лампы. Двенадцать лет. Двенадцать лет они были вместе как «троица», где третьей была эта Тень. Тень под названием «бесплодие». Когда-то, в самом начале, этот диагноз был для Марка ударом, а для нее – крушением мира. Они плакали, злились, искали виноватых, ходили по врачам. А потом… потом смирились. Приняли это как данность. Тень перестала быть чудовищем, она просто стала частью интерьера их жизни, как этот диван или часы.
– Чай остывает, – голос Марка был глуховатым, спокойным.
– Я знаю, – Ева отложила вязание. – Просто думаю.
Она не сказала, о чем. Не было необходимости. Он кивнул, не отрываясь от статьи о виноделии. Он всегда увлекался этим. Их дом был полон бутылок с экзотическими этикетками. Это было его хобби, его отдушина. Евиной отдушиной была забота о нем, о доме, о их маленьком садике. Они создали свой мирок, прочный и надежный. Мирок, в котором не было места детскому смеху, и они давно научились не замечать этой тишины.
Позже, готовясь ко сну, Ева задержалась взглядом на старой фотографии в спальне. Им было чуть за двадцать. Они стояли на фоне моря, обнявшись, и смеялись так беззаботно, что боль от той, другой фотографии – снимка спермограммы с убийственными цифрами – казалась сейчас чем-то далеким и нереальным.
Она помнила тот день в кабинете врача. Холодное кресло, безжалостный свет лампы. Врач, человек с усталыми глазами, говорил что-то о «тератозооспермии», о «критически низком количестве жизнеспособных сперматозоидов». Марк сидел, сжав кулаки, и смотрел в пол. А она смотрела на него и чувствовала не его вину, а как рушится их общая мечта. Тогда она взяла его руку и сказала: «Ничего. Главное – что мы есть друг у друга».
Они отложили вопрос. Сначала на «потом». Потом на «когда-нибудь». А потом и вовсе перестали о нем говорить. Вопрос растворился в быте, в работе, в поездках, в тихих вечерах. Он стал призраком, которого перестали бояться.
Ева стояла под душем, и горячая вода смывала дневную усталость. И вдруг, абсолютно внезапно, из ниоткуда, в ее сознании возникла мысль. Не просто мысль, а твердая, кристально ясная уверенность, которая врезалась в мозг, как гвоздь.
«Я должна стать матерью. В этом году».
Она аж вздрогнула и выключила воду. Откуда это? Это было так странно, так не вписывалось в привычный ход ее мыслей. Она вытерлась, надела халат и посмотрела на свое отражение в запотевшем зеркале. Женщина 38 лет. Со следами усталости вокруг глаз, но еще красивая. В ее глазах читалось недоумение.
– С тобой все в порядке? – спросил Марк, уже лежа в кровати.
– Да, – ответила она, слишком быстро. – Просто задумалась.
Она легла рядом, прижалась к его спине, чувствуя знакомое тепло. Но мысль не уходила. Она пульсировала где-то в висках, настойчиво и безостановочно.
«В этом году. Я должна стать матерью именно в этом году».
Она закрыла глаза, пытаясь прогнать наваждение. Ведь они же все решили. Ведь они смирились. Это безумие. Это больно. Зачем снова раскачивать лодку их спокойного, налаженного мира? Но мысль была сильнее. Она была не логичной, не земной. Она была как зов. Как эхо из другого измерения, которое наконец-то дошло до нее сквозь толщу лет и принятой судьбы.
