– На что ты готова, чтобы спасти своего ребенка?
Женский голос, равнодушный и монотонный, доносится сквозь густой
туман беспамятства. Туман. Белый, тяжелый как вата, непроглядный и
ровный. Вот он, повсюду вокруг, и больше ничего. Я не чувствую
своего тела, наблюдаю будто бы со стороны и в то же время
растворена в этом тумане.
Ребенок...
Моя дочь. Она прямо сейчас должна родиться. А это все – наркоз,
галлюцинации. Или обрывок разговора врачей пробился извне, проникая
в искусственные сны. О чем они там говорят?
Что-то пошло не так?
– Думай быстро. Уже послали к твоему мужу, чтобы спросить, кто
должен остаться жить, мать или дитя. Ты знаешь, что он ответит.
Нет. Не знаю. Это ложь, я не хочу в такое верить и не буду. Он
не убьет нашу малышку, такого никогда не случится. Я не
согласна.
– На все, – отвечаю, не ощущая губ, не слыша собственного
голоса. Кричу без звука: – Заберите мою жизнь, а ее оставьте! Я
готова умереть.
– Ты не умрешь, вернешься в другом теле. В другом мире, –
продолжает невидимая собеседница. – Значит, согласна? Отдаешь свою
жизнь – нам?
– Отдаю.
– Тогда иди сюда. Иди за мной.
Как же пойду? У меня и ног-то нет, нет здесь и направления. Это
все сон, иллюзии, в реальности я лежу сейчас в операционной на
столе, под наркозом, с разрезанным животом, наверное. Вокруг
суетятся врачи, и я... Умираю?
Что-то тянет назад. Ослабляет хватку, снова тянет и опять
отпускает. И снова. Будто вязну в болоте. Но с каждой попыткой все
легче, а впереди виден неясный пока еще свет. Голос зовет за собой,
я стремлюсь ему навстречу, и, наконец, получается.
Вырвалась. Мне вдруг так легко, хорошо и спокойно, как давно уже
не было или и вовсе никогда. Я лечу на свет, к свободе, к радости.
Бесконечным и вечным. Забываю обо всем, кроме этого сияния,
манящего, доброго, ласкового...
– Нет. Твое время еще не пришло. Ты дала обещание. Помни об этом
и о своей дочери, за жизнь которой обязалась расплатиться. Помни,
когда очнешься.
Из ниоткуда появляется упругий сгусток, распрямляется тугой
пружиной. Кошка. Самая обычная: усатая, полосатая, с желтыми
глазами, разве что слишком крупная. Откуда бы ей здесь взяться?
Прыгает и сбивает меня в полете. Теперь я не лечу – падаю,
отдаляюсь от прекрасного сияния...
Удар. Вспышка. Боль.
***
О-о-ох, как же больно... Казалось, внутренности набили
раскаленными углями, прежде чем зашить. Я попыталась шевельнуть
пальцами, но они не слушались. Ни открыть глаза не вышло, ни
позвать кого-то, мысли и те ворочались с трудом. Сосредоточиться на
голосах, окруживших слишком громким, надсадным гулом, тоже не
получалось. Разум лишь выхватывал отдельные слова и пропускал
сквозь себя, не желая связывать во что-либо осмысленное.
– ...совместимость...
– ...здесь находиться!
– ...подождать, и все у...
– ...хорошо...
Что хорошо-то? Вряд ли они меня имели в виду. Мне было плохо,
очень-очень плохо, но люди вокруг этого будто и не замечали. Или
действительно не замечали? С несоразмерным усилием мне удалось
выдавить из пересохшего горла сиплый стон в жалкой попытке дать
понять – я очнулась. Помогите. Сделайте что-нибудь, чтобы стало
легче. Вы ведь врачи.
Врачи. Точно. Я в больнице, прихожу в себя после наркоза. Трудно
прихожу, мучительно... А где моя дочь? При мысли о ней волной
накрыла паника, вышвырнула в реальность, заставив окончательно
прийти в сознание.
Где мой ребенок? Что вы с ней сделали? Закричала бы, да тело все
никак не хотело слушаться.
– Тихо, она приходит в себя, – разборчиво произнес где-то рядом
мужской голос. – Прошу вас, Ваше высочество, уйдите. Мы дадим
знать, когда будет можно.
– Мой ребенок... – прошептала я едва слышно.
– Айна! – воскликнул кто-то в ответ.
