Я открываю глаза.
Мне больно. Свет бьет наотмашь. Жмурюсь и продолжаю лежать. Я жива, но это сейчас меня не особо радует. Мне бы выйти отсюда побыстрее, чтобы разгрести то, что осталось от моей счастливой жизни.
Развод. Первое, что я сделаю – подам на развод. Жить с этим уродом больше не буду ни дня! Пусть убирается к своей Олесе! Имя-то какое дурацкое – Леся, Олеся, Лесенька. Интересно, как он ее называет? Нет, стоп, не интересно. Тьфу, мерзость!
– М-м-м… – срывается с моих губ, когда я пытаюсь пошевелиться.
Резкая боль скручивает низ живота. Почему же мне так больно?! Неужели не могут обезболить?! Это же средневековые пытки какие-то! Обезбольте меня еще на денек, пожалуйста!
Надо позвать медсестру. Открываю рот, чтобы крикнуть, но изо рта вырывается только тоненький писк. Черт, что же делать?! Мозг в посленаркозном состоянии никак не запускается, вяло перемалывает мысли и вместо помощи и полезной информации, подкидывает всякую ерунду.
Кнопка! Точно, мне же говорили о ней до операции! Где же этот спасительный девайс? Вроде должен быть над головой. Провожу рукой по изголовью кровати. Ура, я спасена! Слышу неприятный пищащий звук из коридора. Это я? Отлично!
Так, на боль пожалуюсь. Что еще? Сильно болит голова, и пить… Очень хочется пить.
Делаю еще одну попытку открыть глаза. Пространство плывет в каком-то сферическом объемном калейдоскопе, то складываясь в знакомые картинки, то рассыпаясь в жуткие психоделические орнаменты.
– Как себя чувствуете, Полина?
– Плохо, – честно признаюсь я. – Боль сильная. Голова раскалывается, и во рту все пересохло.
– Пить уже можно. – Медсестра отходит к столику и наливает мне стакан воды.
Пытаюсь привстать, чтобы забрать стакан, но резкая боль тут же вынуждает меня лечь на подушку.
Бесит! Все бесит и злит невероятно! Вынужденно принимаю помощь медсестры и жадно глотаю воду. Хоть что-то приятное. Облизываю пересохшие губы и мысленно делаю пометку: попросить Дашку привезти гигиеническую помаду.
Ну вот, часть моих проблем решена. Теперь жду врача, он расскажет, как все прошло, и даст добро на спасительный укол. Молоденькая девочка продолжает суетиться вокруг меня и вроде бы искренне все делает, спрашивает, помогает, а меня раздражает.
Сколько ей? Двадцать? Больше? Нет, не больше. Рассматриваю ее из-под полуопущенных век. Максимум двадцать два. Да, так и есть, прям как Женькиной Олесе. Такие всем нравятся. Молодые, свежие, здоровые. Наследник нужен – пожалуйста, держи, целую футбольную команду. Девочку муж захотел? Один щелчок пальчиками – и тройня белокурых принцесс с кудряшками и голубыми глазами уже выходит с конвейера.
Суки! Ненавижу!
Слезы заполняют глаза и только и ждут, когда я моргну и они смогут побежать водопадом по щекам. Сквозь пелену вижу капельницу и цепляюсь за нее взглядом. Она не раздражает. Наблюдаю, как пузырик вырывается из воздушного клапана, а капля раствора замирает в корпусе капельницы, чуть задерживается и падает. Монотонность успокаивает. Шмыгаю носом, прогоняя слезы. «Ты сильная, Полин, – уговариваю себя. – Во всем есть свои плюсы. Ищи их. Теперь никто не будет требовать от тебя наследников, никаких таблеток и гормональных уколов, никакой вины и страха, что все закончится в онкологическом диспансере. Чем не плюс? Да это просто огромный плюсище!»
Хватит, наигрались! Не плачу, держусь, но в груди горит, словно туда кислоты налили. Боль сдавливает, словно тисками, и я не справляюсь. Меня, кажется, накрывает истерика – какая по счету за последние сутки, не помню, но в этот раз даже слез нет. Меня сгибает пополам, больно, но я лишь молча открываю рот и пытаюсь ухватить пересохшими губами побольше воздуха.
