– Оставь дитя, князь.
– Да как я могу? – с надрывом спрашивает мужчина, прижимая к себе ребёнка, завёрнутого в тёплую, подбитую мехом накидку. – Жена уже и имя дала… Как можно оставить?!
– Не мы придумали правила, и это ради всеобщего блага. Так заведено давно, не одно столетие, – убеждает другой мужчина, с седой бородой, и в его взгляде читается искреннее сочувствие.
Он говорит от лица толпы, что собралась ради этого отвратительного обряда. Вроде всем известна причина, но дело всё равно грязное и неприятное. Они просто стискивают зубы и поступают как нужно.
Князь Дарий был уверен, что сможет поступить как до́лжно, что будет твёрд и сдержан. Десятки родителей при отце его и во времена деда его поступали по правилам, а теперь эта несчастливая участь выпала самому Дарию. Он, как глава княжества, должен показать всем, что и князья не противятся устоявшемуся порядку, что и он разделяет бремя со своим народом, понимая их горе. Однако в последний момент сердце его сжалось, он испугался, увидев стену темнеющего леса. Испугался и не захотел отдавать ребёнка, которому лишь двадцать один день от роду.
Не каждый год это происходит, но тёмная ночь зимнего солнцестояния у всех ассоциируется с вынужденной жертвой.
– Но ведь все подтвердили, что не наступил зимний период как положено! – не оставляет попыток князь. – Не по правилам это!
Дарий рассеянно оглядывает лица собравшихся, ищет поддержки, надеется, что хоть кто-нибудь вступится, но присутствующие молчат. Да и сам он был на их месте. Сколько раз в душе он хотел прервать обряд, но упрямо молчал, зная, что нельзя. Вот и остальные безмолвствуют.
– На волосы взгляни. Коснулся он ребёнка твоего, а рисковать нельзя, ты сам понимаешь, – чуть твёрже отвечает старец.
Сумерки уже наступили, голые ветви трясутся от холодного ветра, но дитя в руках отца не плачет. Сейчас по календарю зима, но землю укрывают почти полностью сгнившие листья, снега вокруг и в помине нет, а кожу щиплет воздух ноябрьский. Удивляется Дарий, что не кричит дитя его, спит себе спокойно, совсем не боясь холодов.
Нет весомых доводов, нечем оправдать своё нежелание расставаться с ребёнком. Должен князь отступить и смириться, как делали остальные. Перед этим обрядом все равны.
Нехотя отдаёт он ребёнка мужчине, а тот, забирая, сочувственно глядит на Дария. Кладёт в плетёную корзинку и уносит, пока князь невидящим взглядом наблюдает за ним, не в силах что-либо сделать.
Отнесут ребёнка в лес, оставят корзинку там на ночь и, если прав окажется Дарий, а ночью будет относительно тепло, то на рассвете князь сможет забрать дитя своё обратно. Всякий родитель на это надеется, но не случалось так, чтобы враг ребёнка не забрал. Каждый раз корзинок с детьми к рассвету уже нет.
Уходят люди, оставляя новорождённую девочку. А та спит себе спокойно всю ночь, не привлекает нежелательного внимания криками и плачем, поэтому молодой мужчина находит её скорее случайно, подходит ближе всего за час до спасительного рассвета.
Красив он, силен, с гордой осанкой. Наклоняет голову, вглядываясь в лицо маленькой девочки, видит что-то особенное в ней, и в его светло-карих глазах вспыхивает оранжевый свет. Губы незнакомца растягиваются в улыбке, он тянет руку, предвкушая удачу, но другой мужчина перехватывает его ладонь.
– Не твоя она, – сухо говорит он.
– Ещё как моя. Невестой моей станет, я вижу это.
– Может, тебе она сроком предначертана, но лишь отчасти. Я первее иду, я богаче и ярче. Отдай её мне, – ровным тоном парирует мужчина.
Улыбка первого становится опаснее, он вырывает руку из чужой хватки. Они пристально сверлят друг друга взглядами, пока их не прерывает насмешливое фырканье. Собеседники оборачиваются в сторону темнеющего леса, где, опершись плечом о ствол растущей неподалеку сосны, стоит третий. Все они схожего возраста, но у этого посох в руке и волосы длинные, странного тёмно-серого оттенка, будто опалённый уголь.
