Пробуждение – словно всплытие из темной пучины. Сон, еще влажный от красок и ужаса, таял, как дымка на утреннем ветру. Потягиваясь, словно кошка, я потерла глаза, но реальность безжалостно вернула меня в затхлую кухню, где симфония родительских ссор звучала, как всегда, фальшиво и надрывно. Годы шли, а мелодия их разлада оставалась неизменной, отравляя каждый уголок нашего дома, и, казалось, разъедая души детей.
Никогда не постичь мне безумия матери, решившейся подарить жизнь пятерым отпрыскам этому… этому одержимому. Хотя, возможно, и в ней самой таилась червоточина.
Поднявшись, натянула на себя бесформенную майку и, словно вор, бесшумно приоткрыла дверь. Они за закрытой дверью, там, на кухне, в эпицентре бури.
– Великолепно, – прошептала я, впервые ощутив горький привкус одиночества в собственном голосе. Все чаще я находила собеседника лишь в себе самой.
Тихо скользнула по узкому коридору в соседнюю комнату. Где-то в недрах квартиры раздался звон разбившейся тарелки – очередной осколок семейного благополучия.
– Лира! Мама с папой… они… опять… – ко мне кинулся младший брат, захлебываясь в слезах.
– Тише, – присев на корточки, я заключила его в объятия. Мое сердце сжалось от сочувствия к этому невинному созданию, слишком юному, чтобы понять и принять этот хаос. Он еще не привык.
Мать, словно одержимая, плодила нас одного за другим, и пятый явился на свет, когда мне самой было всего тринадцать.
Окинув взглядом комнату, я заметила лишь Кирилла, второго по старшинству, застывшего в компьютерном кресле, спиной к двери, с головой погруженного в телефон. У подножия шкафа, словно брошенные солдаты после битвы, валялись игрушки. По всей видимости, он изображал «надзор» за Даней, чтобы тот не расшиб себе лоб, пока развлекается.
– Кирилл, почему не в школе? – мой голос прозвучал резко, выдавая гнев. – У тебя и так прогулов выше крыши, вылетишь ведь.
– Отвали, – буркнул он, отворачиваясь.
Я никогда не могла понять его враждебности. За такие слова впору было влепить оплеуху, но присутствие маленького Дани в моих объятиях сдерживало меня.
По правде говоря, где-то в глубине души я чувствовала отголоски его боли, но не знала, чем заслужила его презрение. Старший из мальчиков, он был нашей слабой защитой от отцовского гнева. Они с отцом были схожи телосложением – оба высокие, статные. Я же пошла в мать, маленькая и хрупкая. Где-то между ста пятидесятью тремя и ста пятьдесятью шестью сантиметрами… Быть гномом – тяжкая ноша, но зато проще перегрызть кому-нибудь артерию на ноге… О чем это я?
Осторожно отодвинув от себя маленькое тельце Дани, но продолжая сидеть на корточках, я обратилась к нему:
– Солнышко, мама успела тебя покормить?
– Да, мы с ма… – не успел он договорить, как дверь распахнулась, и я увидела отца.
Безумец. Долгое время я терзалась вопросом, как этот человек мог оказаться моим отцом. Но дети не выбирают семью.
Отец был высок и худощав, как щепка, с запавшими карими глазами, в которых плескалась мутная злоба. На вид – вполне безобидный, но в душе – жестокий и ненавидящий весь мир, особенно тех, кого сам породил.
Даня юркнул обратно к Кириллу, а я замерла в ожидании неминуемой грозы.
– Вставай, поговорим, – его голос прозвучал как удар хлыста, и я ощутила, как его безумный взгляд прожигает мою спину.
– Куда? – кажется, я совершила ошибку, задав этот вопрос. Нахмурившись, отец в один рывок приблизился ко мне и, схватив за волосы, грубо дернул вверх. Неприятно. Пришлось неохотно подчиниться.
