Музыка лилась из-под ее пальцев и заполняла собой все вокруг.
Она проникала в потемневшие от времени стены, в грубо сколоченные
скамьи и оседала на лицах сидящих. Но никто не замечал этой магии
музыки, кроме Эллин. Она играла на скрипке с такой страстностью, с
такой неистовостью, но ее словно никто не слышал.
Девушка обвела взглядом таверну, в которой выступала. Никто не
удостоил ее и взглядом. Эллин давно привыкла к этому. Отец как-то
сказал ей, что ценителей музыки, хорошей музыки очень мало.
Главное, что нужно людям – зрелище.
«Наверное, – подумала девушка, убирая скрипку в футляр, – если
бы я играла голой, добилась бы большего успеха».
Но голой играть не хотелось, более того, Эллин перед
выступлениями всегда одевалась в мужскую одежду. Широкие штаны,
плотный кафтан, шляпа, надвинутая на глаза – вот ее привычный
наряд. А все потому, что женщину-менестреля не воспринимали
всерьез, сочинительство песен и игра в тавернах считались
исключительно мужским ремеслом.
Какая несправедливость! Ведь игра на скрипке – единственное, что
могла делать Эллин. Единственное, чему научил ее отец. Девушка
вздохнула и с любовью прикоснулась к старой скрипке. Скрипка да
знание нот –вот и все, что ей осталось от отца, который три года
назад покинул этот мир и отправился к богине Даэрии. Проще говоря,
умер. Оставив после себя кучу неоплаченных долгов и
восемнадцатилетнюю дочь.
Эллин не любила вспоминать о тех тяжелых временах. Кредиторы
отца выставили ее на улицу с собственного дома на следующий день
после похорон. Матери у нее никогда не было, и она ничего не
помнила о ней. Вообще, у девушки с памятью творилось что-то
странное. Она не помнила почти своего детства и того, как росла.
Порой она забывалась настолько, что не могла сразу назвать свое
имя. Возможно, причиной тому были необычные сны, что часто посещали
ее. Сны о других местах. Сны, где она – другой человек. Эллин
любила эти сны. Так же, как и музыку. Именно в тех снах она черпала
вдохновение. Вот, что держало ее: музыка и сны о волшебных
краях.
Чтобы выжить, она начала работать. Первые полгода Эллин то мыла
посуду в местной гостинице, то собирала урожай у фермеров, то
стирала белье горожан. Выматывала такая работа страшно, а платили
жалкие гроши. Ей хватало только на ночлег и еду. В очередную зимнюю
ночь, глядя на огрубевшие руки, Эллин решила, что с нее довольно.
Она взяла отцовскую скрипку, на последние деньги купила поношенную
мужскую одежду и отправилась в дальний путь.
Эллин нигде не задерживалась подолгу. Неделя в одном городе,
неделя в другом. За игру в тавернах и гостиницах платили неплохо и
бесплатно давали место для ночлега. Так два с половиной года она и
странствовала по стране. Не заводила близких знакомств и копила
деньги на свою мечту.
А мечтала Эллин по-крупному. Больше всего на свете она хотела
попасть в королевскую академию музыки. Туда почти не принимали
женщин, но все-таки бывали исключения. На это девушка и надеялась.
Представив себя в стенах академии, Эллин мечтательно улыбнулась и
закрыла глаза. Пьяные крики вернули ее в реальность. Кто-то опять
перебрал лишнего. Девушка нахмурилась и подошла к хозяйке таверны
за своей платой.
– Посетителей сегодня мало, – проворчала женщина, протягивая
Эллин несколько монет, – потому и плата меньше.
Эллин хотела возмутиться, но прикусила губу. Сама ведь
согласилась на такие условия. Много посетителей – больше плата. Все
по-честному. Она протянула руку и забрала деньги.
– Какие тонкие руки для парня! – раздался чей-то грубый голос
над ее головой.
Не оборачиваясь, Эллин кивнула и направилась к лестнице.
– Эй, скрипач, постой! – вслед крикнул тот же голос, – неплохо
играешь. Где так научился?
