Новый элемент расселения – русский проект освоения пространства

В детстве лето я проводил, как и все потомственные горожане, на даче. Дачные пригороды – это фактически часть города. Как метко написала Джейн Джекобс о пригородах: «Жиденькую полупригородную кашицу, которую мы… творим, сами же обитатели этих мест очень быстро начинают презирать… Поистине огромные пространства, занимаемые ныне городскими „серыми поясами“, – это вчерашние поселения тех, кто хотел быть „ближе к природе“».

Первый раз я попал в настоящую деревню, когда меня забрали в армию. На пересылке в деревне под Тамбовом понадобились косари. На всю призывную команду москвичей нашлось два косаря – я (дед меня научил косить косой еще в детстве) и парень с Сахалина, призванный из московского вуза. Обед нам приносили в поле. Мы лежали на траве, наворачивали густые щи, и парень мне рассказывал о Сахалине. Слушал я вполуха. Тогда первый раз увидел и почувствовал свободное органичное пространство – небо, поля, деревенские дома, треск насекомых, запахи. Ощущение воли и красоты.

С тех пор, как попадаю в настоящую сельскую местность (это бывает теперь часто), не оставляет ощущение органичности пространства, но не природного, а как раз пространства, которое создавал человек – с селами, полями, пастбищами – все это вместе с природой органично образует единый ландшафт. Даже звуки и запахи вписаны в этот ландшафт. Конечно, полной противоположностью этому является то городское и пригородное пространство, которое творим мы, люди, последние сто лет (по нарастающей начиная со времени победного шествия промышленной революции).

«Правильные» архитекторы и урбанисты возразят мне, что в XIX веке возник «промышленный» город (многажды критикуемый его современниками) – он был ужасен своей экологией и трущобами, а сейчас, в XXI веке, мы устремлены к постиндустриальному «светлому» и прекрасному городу-сервису. И что нельзя все валить в одну кучу. Но мне, честно говоря, что новые кварталы Барселоны, что американские субурбии, что многоуровневые магистрали Гонконга, что московская Рублевка, что Бутово (а уж про новостройки в полях просто умолчим) – кажутся равно ужасными, только лишь в разной степени. И в чем этот ужас и некрасота? В том, что современное урбанизированное пространство (включая коттеджные поселки, СНТ и деревни, заселенные дачниками) – не представляет собой организм. Эти пространства представляют собой исполнение наших «хотелок». Изначально пространство нам представляется либо пустым и не имеющим свойств. Либо мы считаем, что имеем право из него все выкинуть, а свойства «сравнять бульдозером» и наполнить его всем, о чем мечтаем в рамках бюджета.

Можно себе представить предельно «хороший» случай – как строится коттеджный поселок для богатых людей (готовые дома или участки с подрядом ⁄ без подряда – неважно). В любом случае строительная площадка обносится забором, туда загоняется бульдозер, деревья вырубаются, овраги засыпаются, неровности ровняются, река/озеро «прихватизируются» (не мытьем, так катаньем), а дальше осуществляются бредовые представления девелопера о мечтах будущих покупателей или сразу – заветные мечты покупателей. Это могут быть псевдоклассические «дворцы», могут быть викторианские домищи или циклопические терема из цилиндрованого бревна «а-ля рюс», может быть что-то посовременнее – минималистичное и стеклянное. Вокруг будут насыпаны альпийские горки, пущены искусственные ручейки, посажены акклиматизированные деревья с разных континентов. И все это (непонятно почему) будет названо как-нибудь типа «luxury village», или «альпийская Швейцария», или «русская сказка».