Вроде бы я открыл глаза, но не уверен. Вроде бы я и не просыпался. Вспоминаю, что во сне было как внутри чайника. В ожидании закипания кружиться, смешавшись с пузырьками, надуваться и с шумом лопаться. Всем вместе. Я открыл глаза и, конечно, что-то увидел, но всё виделось иначе. Бог знает, есть ли другие глаголы, чтобы это описать.
Лесная поляна. Вид как будто снизу. Как будто кто-то посадил в землю глаза, бережно поливал их и защищал от палящего солнца, пока веки, покрывавшие семя, не лопнули и не oбнажили зародыш, стремящийся к небу, которое куполом вокруг. Значит ли это видеть? Не знаю. И не знаю, что именно я увидел, но много всего. Высоко-высоко надо мной и вдалеке я видел обычную лужайку, обычный лес, но мох в нем мне что-то говорил, и я знал, что не смог бы повторить ничего из того, что слышал. Я просто слышал, и это было как будто закипающая вода.
Листья, лишайник, росток, камень, вода, много воды, чуть-чуть семени, мертвые зверьки, останки крупных животных, нефть, всё это почти белоснежное от гриба, где-то теплился огонь, но он затухал, дул сильный ветер, дул, не стихая, унося всё далеко, занимаясь своими делами, и то, что я раньше назвал огнем, тоже было ветром, который возвращался и говорил сам с собой. Как я уже сказал, много воды я увидел, а еще много растений. Они не были зелеными, снизу растения были совсем другие, они что-то говорили на особенном языке, разговаривали нервами, знали наперед, что каждое из них хочет спросить, думать было не нужно, ветер успокаивал, приносил дождь, орошал, и это было блаженством. Помню это купание, как будто что-то из далекой старины. Запахи цветов, которые кто-то оставлял на кухонном столе, дом моего детства. Хотя это был не дом, скорее колодец. Да, это я помню – вода сверху. Не снизу. Мы все были в земле, и никому ни слова о том, что я видел. Меня и сейчас никто не просил об этом рассказывать. Я делаю это ради сына. Мы оба были безмолвными. Долго были сухими стеблями.
Но теперь нет.
Шум работающих пил стих одновременно, Педро опустил руки и прислонил свою к стволу. Снял каску и вытер пот, выступивший под щитком. После перевода часов темнело раньше и рабочий день заканчивался в такой же мгле, как и начинался. Педро собрал вещи и вместе с остальными пошел переодеваться.
Огонек воображаемой им сигареты во рту подпрыгивал на ухабах вместе с грузовиком. Все эти полчаса Педро молча решал судоку. Пато, сын, подарил ему книжку японских головоломок, которые сначала показались очень странными. На самом деле это очень просто, говорил себе Педро. Нужно просто найти правильную цифру. Вложив в это дело немало терпения, он уже перевалил за половину. Начался сложный уровень, и Педро силился не заснуть, прежде чем закончит третью головоломку, положив книжицу на плечо храпящего рядом товарища и с трудом удерживая трясущийся на грунтовой дороге карандаш.
Решив сойти раньше конечной и купить чего-нибудь на ужин, по дороге к магазину Педро перебирал в кармане недавно сделанные им бусы из плодов эвкалипта. Эти маленькие, покрытые зеленым мхом коробочки были как драгоценные камни, лесные изумруды, которые он перекатывал между пальцами. Раньше он дарил их Пато для коллекции, но теперь тот вырос, и Педро мастерил бусики для Катиты. От ночного холода его дыхание то и дело прерывалось глубоким грудным, словно собачий лай, кашлем. Усталый и понурый, с хлебом в пакете, Педро шел, прижав кулак к губам.
Когда дверь открылась, Каталина бросила карандаш и уроки и кинулась к отцу на шею. Педро обнял дочь и направился на кухню, достал кастрюлю, наполнил ее водой и сухими продолговатыми листьями, которые вынул из верхнего шкафчика. Накрыл кастрюлю полотенцем, зажег газ и опустился на стул – ждать, пока закипит.
