Пролог: «Последняя запись доктора Врана»
Из аудиодиктофона, извлечённого из сейфа с засохшими каплями воска на замке, доносится голос, прерывистый, с непоследовательными мыслями, словно разрываемый ветром из иного мира:
…Она наблюдает. Всегда. Ее присутствие ощущаю каждой клеткой, даже сейчас, когда шепчу эти слова. Ледяное дыхание, словно морозный ветер с кладбища, обжигает шею, сковывает движения.
Вспоминаю тот день, когда старейшины пришли ко мне. Их лица, словно высохшие маски, светились в свете свечей. «Ты будешь Хранителем, – сказал самый старший, его пальцы сжимали фолиант с рунами. – Или твоя дочь станет первой жертвой». Я думал, это бред. Пока не увидел, как зеркало в зале отразило Лию – не спящую в кровати, а лежащую на чёрном песке, окружённую тенями с когтями вместо рук. Тогда я согласился.
Она здесь – за моей спиной, незримая, но реальная. Пальцы, длинные и узловатые, как корни, вылезающие из могилы, сжимают плечи, впиваясь в плоть. Я не смею обернуться, зная, что увижу лишь пустоту. Она ненавидит зеркала, но…
Они ошибались. Все эти годы я думал, что спасаю пациентов, однако… (глубокий вдох, стук зубов) Я кормил их. Их тени. Первый раз был двадцать лет назад. Бен Кларк. Пятилетний мальчик с веснушками. Его мать умоляла помочь – говорила, что он кричит по ночам, что «они» зовут его через зеркало в спальне. Я взял его прядь волос, каплю крови из пореза на ладони. Шил куклу три ночи, обматывая проволоку шерстью и вшивая стеклянные глаза. Когда подменил ребёнка, Тени зашептали в стенах: «Обман…» Но тогда они проглотили ложь. А я… я сидел в подвале, трясясь от ужаса, пока Бен плакал за стеклом, царапая его ногтями. …Вспоминаю ту ночь, когда Лия умерла. Ей было пять. Её отражение в зеркале разбилось, а я собрал осколки, смешал с пеплом сожжённых ритуальных книг и своей кровью. Тени согласились на сделку: они забрали её душу, а я сохранил оболочку. Но кукла с памятью дочери – это не жизнь. Это пародия, за которую я расплачиваюсь чужими детьми…Его мать принесла мне пирог на следующее утро. «Спасибо, доктор, – улыбалась она. – Он снова спит спокойно». Я чуть не вырвал у неё тот пирог из рук. Они – не духи и не демоны. Они голод. Голод, который рождается из страха перед тем, что ты видишь в зеркале. Каждое отражение, каждый шёпот «а что, если…» – это крошка для них. Дети… дети идеальны. Их страх чист, как стекло. А их души – ключи, чтобы открыть дверь в наш мир. Они хотят не просто жертв – они хотят стать нами». Они проникают через трещины в стенах, через сны, через детский смех в пустых комнатах. Лия не должна возвращаться. Если она найдёт дневник… они узнают. И тогда… (пауза, звук падающего стекла).
…Ритуал обмена. Каждые десять лет – самый младший ребёнок. Отдать Теням через зеркало. Меня выбрали Хранителем. (Сдавленный смешок) «Хранитель»… какая ирония.Старейшины называли это «честью». На деле – рабство. Помню, как они провели меня в Зеркальный зал под ратушей. Три зеркала – Поглощающее, Искажающее, Воскрешающее – стояли в круге. «Кровь на стекло, – приказали они. – Или её кровь». Я разрезал ладонь, и Тени застыли в ожидании. Когда капля упала на Воскрешающее зеркало, оно показало Лию взрослой. С тенью. «Она будет следующей», – прошептали Старейшины. С тех пор я научился врать даже самому себе. «Ты будешь следить за циклом, – сказали они, – иначе следующий ребёнок будет твоим». Я согласился, думая, что смогу их обмануть. Но теперь… (грохот, будто что-то бьётся о стекло).
Они благодарят меня. Каждую ночь. Шёпот из щелей: «Спасибо, что кормишь нас…»(Голос дрожит, переходит в шёпот). Я подменял детей куклами – вшивал волосы, капал кровь на зеркала… Я не хотел этого. После первого ребёнка я не спал неделями. Его мать умоляла вернуть сына, а я… я показывал ей куклу, которая шептала его голосом. Голос, который я записал на старый магнитофон, пока Бен играл в саду. Она обнимала эту тряпку с пуговицами вместо глаз, а я смотрел на её спину и видел, как её тень плачет. «Он счастлив, – лгал я. – Ему снится море». А сам слышал, как Тени смеются в трубах. Тени требовали больше. Каждый раз, когда Лия болела, их шёпот в стенах становился громче: «Корми нас, или заберём её». Однажды я попытался взбунтоваться. Пришёл к старейшинам, швырнул им фолиант в лицо: «Хватит!». Они молча указали на окно. В нём отражалась Лия – её кожа трескалась, как фарфор, а из ран сочился чёрный дым. «Следующая жертва – через неделю», – сказали они. И я… я выбрал девочку с рыжими косами. Софию. Её кукла получилась хуже – волосы не хотели держаться, глаза съезжали. Когда Тени прислали её косу в конверте, я выл от бессилия, рвал на себе рубашку. А Лия в соседней комнате пела песенку, не подозревая, что её жизнь куплена ценой чужих слёз. Я пытался найти другие способы – гипноз, изоляцию, даже поджог маяка… Помню, как сжёг зеркало в кабинете. Пламя лизало стекло, а в дыму возникали лица – все, кого я отдал. Они шептали: «Ты наш». А наутро зеркало висело на месте, будто ничего не было. Лишь пепел на полу складывался в цифры: «3:15». Но они всегда возвращались. Как ржавчина. И тогда я понял: либо я стану их руками, либо потеряю её навсегда». Лию… Мою девочку. Ту, ради которой я стал монстром. Иногда я ловил её взгляд и видел в нём вопрос: «Папа, почему ты всё время грустишь?». Я отвечал шуткой, а сам думал: «Потому что я убиваю детей, чтобы ты дышала». Но Тени чувствуют подделку. Лия… (звук царапин по микрофону). Она в зеркалах… Моя дочь. Ту, которую я запер, чтобы спасти тебя».
