Крики, похожие и на звериный гомон и человеческие возгласы одновременно, разносились по степи. Заставили птиц умолкнуть, а живность застыть в норах.
Странные гуманоиды с непропорционально длинными руками и лицами, напоминавшие карикатуры на людей, протыкали друг друга копьями, остервенело били дубинками, молотили увесистыми кулаками.
Их обнаженные тела, едва прикрытые набедренными повязками из шкур, казались сплошной загорелой массой.
Однако разница между враждующими племенами все же улавливалась. Одни – статные и атлетично скроенные, пропорциональные, с высокими лбами и волевыми подбородками. Другие – «кряжистые обрубки», слишком громоздкие, с крошечными ноздрями, выдающимися вперед нижней челюстью и губами.
Хотя силище их оставалось лишь поражаться, другие заметно одерживали верх. Брали числом. Кидались на противников вчетвером, впятером, лупили и кололи, словно заведенные. «Обрубки» лихо отбивались, ловко парировали удары, встряхнув мощными мускулами, как тряпичных кукол, сбрасывали атакующих на густую траву. Но с каждой минутой на их телах проступало все больше кровоточащих ран.
Тычок, удар, еще удар – и последний «обрубок» обмякает, медленно стекая на землю… Победители открывают рты в восторженном крике, потрясая дубинками и копьями над поверженными. На некоторое время воздух взрывается полурыками–полувоплями. Когда последние возгласы стихают, выигравшие сражение по–хозяйски тщательно собирают оружие убитых. Даже полубесформенные каменные ножи перекочевывают к новым хозяевам.
Закончив, довольные воины следуют за сородичем, махнувшим рукой и что–то нечленораздельно гаркнувшим.
Среди выгоревшего под нещадным солнцем степного разнотравья остаются лишь груды тел, замерших в неестественных позах, да куски плоти…
Но не проходит и часа, один из мертвецов поднимается – медленно, дергано, сродни зомби из фантастического кино.
Эффект усиливают фиолетовые губы, белые глаза трупа на синюшном лице, скрюченные в посмертном окоченении пальцы. Одно плечо опущено, другое вздернуто, ноги едва шаркают. Существо продолжает двигаться – коряво, неловко, пугающе. Гигантская дыра от копья в его груди сочится бурыми струйками, росою оседающими на траве.
Но через некоторое время становится очевидным, что мертвец будто бы оживает. Проявляется сизая радужка глаз, кожа светлеет, цветом напоминая чистый лист дорогой бумаги, тело вмиг обретает гибкость, куда большую, нежели прежде. Жуткой раны на груди как не бывало, даже шрама не видно.
Существо напрягается, трясет кулаками, беззвучно кричит и в ярких лучах дневного солнца вокруг него проступает силуэт гигантского ящера. Перепончатые крылья будто колышутся на ветру, трепеща и переливаясь всеми цветами радуги. Длинное эфемерное тело, окутавшее существо подобно туману, сверкает черно–золотым, как и венец рогов на голове, спускающихся до загривка. Пасть зверя распахивается одновременно со ртом ожившего трупа, мощный прозрачный хвост молотит по траве, не примяв ни одну былинку.
По степи проносится рык огромного раненого зверя, от которого содрогается земля.
Альтернатива
День смерти мамы остался в моей памяти размытым пятном. В мыслях всплывали и кружили обрывочные детали – куски мозаики, большая часть которой безвозвратно утрачена. Сумеречное сознание, кажется, это называется так…
Трясущимися руками раскрыв удостоверение, я продемонстрировала его полусонной вахтерше, закутанной в пуховый платок крест–накрест. Мельком глянув в окошко, пожилая служащая отставила кружку с ароматным кофе и нажала кнопку. Блестящая офисная вертушка недовольно скрипнула, подмигнула зеленым глазом и, подчинившись судорожному напору, выпустила меня на улицу.
