1889 год. Октябрь. Британская Колумбия.
Лес, окружавший стройку, был не просто ненасытным – он казался живым. Ветви вековых кедров сплетались в плотный полог, сквозь который не проникал даже полуденный свет. Воздух был густым от запаха гниющей хвои и сырости, а корни деревьев, подобно змеям, оплетали валуны, словно пытаясь скрыть древние тайны, погребенные под слоем ила и времени. Где-то высоко, в недосягаемой вышине, каркала ворона, и ее крик, многократно отраженный эхом, превращался в зловещий хор, напоминающий погребальный плач.
Джонас Хартвик стоял по колено в грязи, впитывая запах сырой земли и смолы, ощущая, как холодная жижа просачивается сквозь дырявые сапоги. Его руки, покрытые мозолями и царапинами, сжимали рукоять лопаты с привычной яростью. Каждый удар железа о камень отдавался в висках пульсирующей болью, но он не останавливался. Мысли о Элизе, его жене, которая кашляла кровью в их ветхой хижине в Виктории, и о маленькой Анне, чьи письма он перечитывал при свете коптилки, заставляли его копать глубже, быстрее, отчаяннее. «Двойные шиллинги за фут. Еще неделя – и хватит на лекарства», – повторял он про себя, будто мантру.
– Хартвик! – крикнул Майкл, его напарник, вытирая пот грязным платком, который когда то был белый. – Брось ковыряться, обеденный перерыв! Инженеры обещали солонину. Или ты решил стать кротом?
Джонас даже не обернулся. Лопата снова вонзилась в грунт, выворачивая камни и глину. Мужчина кряхтел, чувствуя, как спина просит пощады. Он слышал, как Майкл вздохнул и заковылял к баракам, прихрамывая на левую ногу – следствие прошлогоднего обвала в шахте.
– Ты слышал, что случилось с Томасом? – Майкл подошёл ближе, понизив голос. Его глаза, обычно насмешливые, теперь блестели как у загнанного зверя. – Говорят, вчера в лагере он орал, будто черти его преследовали. Всё время повторял: «Тени из стен выходят». Увезли в Викторию, связанным ремнями.
– Выдумки, – буркнул Джонас, но лопата в его руках дрогнула. Он вспомнил, как неделю назад наткнулся на алтарь из костей у ручья – индейцы шептались, что это место старше их племен. – Усталость. Или лихорадка.
– Или проклятие, – прошептал Майкл, оглядываясь на темнеющий лес. – Старый Джозеф из племени квакиутл говорил… – Он замолчал, заметив, как Джонас напрягся. – Ладно. Сам потом пожалеешь.
Джонас фыркнул. Духи? Ему хватало живых демонов – долги, больная жена, ребёнок, который не видел отца месяцами. Он ударил лопатой снова. Лезвие звякнуло о что-то твёрдое.
– Опять камень, – проворчал он, но, разгрёб землю, замер.
Оно лежало в яме, словно чёрное сердце, вырванное из груди земли. Камень был размером с кулак, но когда Джонас попытался приподнять его, мышцы на руках напряглись до дрожи – казалось, он пытается сдвинуть гору. Поверхность артефакта, испещренная серебристыми рунами, мерцала изнутри, будто под гладкой кожей пульсировала чужая кровь. Волны тепла и холода исходили от него, обжигая и обмораживая ладони одновременно.
– Господи… – Джонас протянул руку, но едва пальцы коснулись камня, в ушах зазвучал шепот. Не язык, который он мог понять, а поток шипящих, скрежещущих звуков, словно тысячи голосов спорили за право быть услышанными.
– Что это? – Майкл, вернувшийся с миской дымящейся похлебки, наклонился над ямой. – Похоже на метеорит. Такие в газетах описывали… Говорят, золотоискатели за них целые состояния получают!
– Не трогай! – Джонас оттолкнул его так резко, что Майкл едва удержался на ногах. В груди у него заныло, будто кто-то вонзил под ребра ледяную иглу и начал медленно её поворачивать.
Майкл поднял брови:
– Ты в порядке? – в его глазах мелькнул страх, но не за Джонаса – за себя.
