Голова раскалывалась, словно весенний лед на реке. Тихо
застонав, я с трудом разлепила веки. Начинать день с такой мигренью
совершенно не хотелось.
Присев на мягкой пружинистой кровати, с удивлением обнаружила,
что лежала поверх покрывала в своем сценическом платье и туфлях.
Поднявшись на ноги, попыталась осмотреться, но комната расплывалась
и раскачивалась из стороны в сторону. Впервые в жизни я испытывала
столь сильное головокружение. Опершись о столбик кровати, на минуту
прикрыла глаза, силясь собраться с мыслями. Хотя все и виделось
смутно, одно поняла сразу. Проснулась я не у себя дома.
На это указывал старомодный интерьер, который скорее подошел бы
средневековому замку, а не маленькой однушке, которую я снимала в
обычной хрущевке. Поморгав, все же смогла оглядеться.
Плотные шторы свисали волнами, обрамляя высокие стеклянные окна,
картины в массивных рамах украшали каменные стены, пушистые ковры
застилали деревянный пол. Позади меня возвышалась кровать с
балдахином и небольшими тумбочками по бокам. У противоположной
стены виднелся выступ, по форме напоминавший камин, у которого,
однако, отсутствовал очаг, слева от него расположился массивный
комод из темного дерева, справа – туалетный столик с большим
зеркалом. Пошатываясь, я кое-как одолела несколько шагов и
завалилась в стоящее перед ним мягкое кресло.
«Что это, новые декорации? Неужели нашему театру все-таки
одобрили финансирование?»
Мысли тонули в густом тумане, я не помнила, как после утренника
вернулась домой и возвращалась ли, и как, черт возьми, оказалась в
этой странной комнате.
«Сколько же я вчера выпила?»
Голова нещадно болела, не давая толком запаниковать. Сидя в
кресле, я отстраненно разглядывала расставленные на столе предметы.
Флакончики, пузырьки, гребень, украшенный мелкими сверкающими
камнями, шкатулки и жестяные баночки с какими-то порошками.
«Надо же, всё как настоящее», – вяло подумала я, проведя
пальцами по гребню.
Перевела взгляд на зеркало и несколько минут просто смотрела в
свое отражение. Когда туман в голове начал рассеиваться, а мысли,
наконец, приобретать ясность, я заметила еще кое-что странное.
Платье на мне было не сценическое, как я сначала подумала, а его
копия. Более качественная копия, из дорогого бархата с искусно
вышитыми узорами. Но самое главное, я готова была поклясться, что
уже смывала грим. Тогда почему брови до сих пор будто нарисованные?
Нос, который был очерчен темным контуром, чтобы сделать его
визуально тоньше, сейчас казался тонким по-настоящему, скулы
немного острее, а подбородок ýже. Испытывая смутное чувство
тревоги, поднесла палец к лицу и начала неистово тереть им правую
бровь, намереваясь избавиться от опостылевшего грима. Когда кожа
покраснела, а темная бровь по-прежнему оставалась на месте, накатил
страх.
Я чувствовала озноб во всем теле, руки мелко дрожали, зубы
стучали. Снова прикрыв глаза, глубоко вдохнула в попытке собраться
с мыслями и немного успокоиться.
«Что же произошло? Где я?»
Воспоминания возвращались неохотно, обрывками, образами.
Вчерашний день начался паршиво. Улицы замело, и подбегая к
зданию театра, я едва не растянулась на скользком льду, потянув
лодыжку. Настроение и без того было далеким от праздничного, мне
снова предстояло играть злодейку на детском утреннике. Как же
надоело! Уже на первых репетициях стало понятно, что режиссера
слишком занесло с его идеей смешать сказки в одной постановке. Да
еще и любовницу свою притащил на ведущую роль. Чем она лучше? Я уже
столько раз просилась сыграть главную красавицу хоть в одном
представлении, но нет. Моим амплуа последние два года были лишь
злые ведьмы, колдуньи и мачехи. «Взгляд у тебя такой, ух! Идеально
для роли злодеек». Вот и в этот раз достался образ королевы из
Белоснежки.
