«Первая форма — начало вашей работы. Тело. Оно может дать
ответы, оно может убить, оно может стать просто прахом. Все зависит
от вас и от того, откуда у вас растут руки. И где находятся
мозги.
Вторая форма — склад памяти. Там нет личности, души и
прочего. Вторая подконтрольна, но никогда не упустит шанс вас
угробить. Не теряйте контроль. Память дает второй форме возможность
манипулировать вами. Помните: единственное, чего они хотят —
согреться. Утратите контроль — станете грелкой сами.
С третьей формой еще никому не удавалось договориться. Если
произошел выворот и вы упустили контроль — бегите. У третьей формы
нет памяти, личности и жалости. Только инстинкт: уничтожить того,
кто когда-то навредил исходному телу. И она задавит всех, кто
встанет на пути. Обычно первым на ее пути попадается некромант.
Запомните! Третья форма на свободе — это ваша четвертая форма. И
правило тут одно: ноги в руки и звать на помощь.
Ну и четвертая форма. Самое приятное. Она постоянна.
Четвертая форма не отвечает, не способна на передвижение и
подвержена распаду.
Четвертая форма — это ваша хорошо проделанная
работа.
Ну, или плохо проделанная работа, если в четвертой форме вы
сами».
Отрывок из лекции Петровского «Введение в основы
некромантии»
***
От облупившейся трубы колонки, из крана которой капала ржавая
вода, до ворот было ровно тридцать два шага.
Егор уже пять раз прошел туда-обратно и теперь прикидывал,
сколько сантиметров в его шаге. Ну, чтоб потом пересчитать все в
метры и предъявить этому полудурку Роме за каждый.
Гребаное солнце еще не село и даже не собиралось — казалось, так
и зависло над горизонтом. Последних лучей как раз хватало, чтобы
плечи знатно жгло под темной формой, а по спине струями сбегал
пот.
Пекло сегодня с самого утра стояло адское. Для мая и здешних
мест — необычное. Кликуши по местным каналам немедленно принялись
орать про конец света, скорый потоп, метеорит и казни египетские.
Особенно уличные проповедники. Эти были самые громкие. Правда,
завидев Егора в форме, они затыкались, но стоило ему пройти мимо,
как за спиной снова слышалось «Покайтесь!».
На завтра по телику опять обещали тридцать шесть, а значит,
нагревшийся асфальт точно округлит до сорока. Но завтра хотя бы
можно отсидеться дома или, плюнув на все, укатить с Серегой
купаться на озера — тот давно звал с собой, вроде у него как раз
выходные по нечетным.
Егор еще раз дошел до ворот и обратно и уселся на низкую
кирпичную кладку, отделявшую колонку от аллеи. Вода в натекшей из
крана луже отчетливо воняла канализацией, и запах напрочь отбивал
желание освежиться.
Рома опаздывал на час, и Егор даже предполагал, что могло
задержать этого мудака. Наверняка тот никак не мог распрощаться с
Катькой. Еще бы! Если б Егору привалило такое счастье, он бы ее на
службу с собой брал, чтоб не отрываться, или вовсе бы уволился. Но
ему не свезло, хотя он старался, да! Катя долго мялась, а потом
выдала натужное про друзей и «хорошего человека». Как будто ему
легче должно стать от того, что он хороший. Хотя, может, так и есть
— у него даже разозлиться на Катю не выходило.
Зато добрые люди вчера рассказали, кому удача
привалила.
Егор сначала не поверил — все переспрашивал, как дебил: мол,
точно видели, не перепутали? На что его сочувственно хлопали по
плечу и клялись мамой, что да, своими глазами, по Новаторов шли, за
руки держались.
Егор к Роме ходить не стал. И звонить — разговаривать
тоже. Чего тут ходить и о чем говорить? Был друг — теперь нету.
Была любовь — теперь тлен.
Напился вчера, конечно, до белых глаз. Вроде как до полночи с
кем-то разговоры тер, но проснулся почему-то дома — с тяжелой, как
чугунное ядро, башкой и желанием вылакать если не Онзу, то два ее
притока точно. До смены, правда, пришел в себя, даже побрился не
порезавшись. И на Раевском стоял ровно в семь.
