Разбудил меня сильный грохот. Боец, ввалившийся в каптерку, сбил
тумбу с графином и что-то кричал, давя сапогами битое стекло.
«Товарищ… гибель… позиция… фашист…» — слова будто падали в глубокий
колодец с ватными стенами и вязли, перемешиваясь в кучу.
Зеленый силуэт, маячивший в дверном проеме, напоминал Петю
Рузайкина, но вопил почему-то эренбурговским* голосом. Я не сразу
разобрался в этих чудесах и все никак не мог понять, чего хочет от
меня этот конопатый ярославец. Наконец удалось отбросить цепкие
руки сна и спросить более-менее внятно:
— А что, стучаться и докладывать уже не надо?
Петя сделал несколько неуверенных шагов вперед.
— Красноармеец Рузайкин прибыл с донесением!
— Ну?
Переминаясь, Петя захрустел осколками.
— Нашу группу срочно на выезд — агафоновских бомбой накрыло!
— Так, а мы причем? У них же задания со спецдопуском.
Рузайкин зачем-то снял пилотку.
— Некого больше. Начальство за дверью сперва орало, что накрыло
Агафонова, потом орало, что не знает, кого вместо него послать, а
потом зашел я. За кипятком. Ну и…
— И что прикажешь с тобой делать?
Заглохший Эренбург освободился из радиоплена и гавкнул из эфира:
«Убить проклятого гада!» Рузайкин вздрогнул и, надевая пилотку,
прогнусавил:
— Мне тоже собираться, товарищ старший лейтенант?
— Конечно! Впереди всех побежишь…
Я поднялся и пошел будить патрульных.
* Эренбург И.Г. — советский писатель. Во время войны его
радиовыступления завоевали популярность среди населения.
Ребята отмахивались, продирая глаза, спросонок брыкался
неулыбчивый ефрейтор Лиходей, однако ж потихоньку наладилось. И
дальше как-то удачно пошло: запыхавшийся Бейсенов — уцелевший
сержант из агафоновской команды — сообщил, что нужно всего три
человека и то ненадолго.
Во дворе нас дожидался чахоточный грузовик-полуторка. Поеживаясь
и зевая, Лиходей с Петей полезли в кузов, а я попросил у водителя
газету. «Ленинградская правда». Почти свежая, за 5 мая 1942 года.
Так… «В течение ночи на фронте чего-либо существенного не
произошло». О, про нас: «… части, действующие на одном из участков
Ленинградского фронта, в бою с противником захватили 6 немецких
танков, 10 орудий…»
— У-чис бить вра-га, — прочитав по складам заголовок, Бейсенов
тронул меня за плечо: — Ехать нада.
Я присоединился к своим, перемахнув через борт. Бейсенов,
усевшись на правах старшего рядом с водителем, скомандовал, и
грузовик тронулся, оставляя позади стрельчатую арку. Часовой у
ворот поправил винтовку, а выскочивший за шлагбаум комиссар Теплов
что-то прокричал вдогонку, тыча пальцем в браслет часов. Я махнул
рукой: не беспокойтесь, мол, задерживаться не будем.
«ГАЗ-АА» был старый, вызванный к жизни по крайней нужде, и
казалось, что на крутом ухабе его рассыплет, как отслужившую
телегу. Но водила рулил аккуратно и довольно быстро мы добрались на
Звенигородскую улицу. Стуча движком, первенец автоиндустрии
проскочил расклеванный снарядами поворот и заглох у
плавбассейна.
Бейсенов, перед тем, как скрыться в проходном дворе, показал на
карте место встречи. Мы сверили часы и привычным патрулем двинулись
вперед — маршрут Агафонова я в общих чертах представлял.
Гладко и спокойно занялось утро. Не отвлекали подозрительные
граждане, которым вздумалось побродить по Ленинграду, не матюгались
усталые шофера с несвежими документами, не попадались
фронтовики-трехдневнотпущенники. Даже не прятались в подворотнях
работницы фабрики «III-го Интернационала» — им, беднягам, после
ночной смены на заводе переждать комендантский час не позволял
директор, а пропусков, понятно, не имелось.
Солнце поднялось одним махом. Обычно светило настороженно
выглядывало из-за туч, словно боясь напугаться чем-то страшным, и
только спустя час-другой приступало к работе. А тут одним
махом.
