Самый кайф в Барселоне - это не пляж, не солнце и даже не
Гауди.
Это мотоциклы.
Они везде - на трассах, тротуарах, велосипедных дорожках и
пешеходных зонах. Даже на пляже, в песочке.
И у Анны теперь был свой!
Наконец-то, после трёх месяцев мучений с курсами и практиками,
ей выдали новенькую ламинированную карточку прав с ее
фотографией.
Фотография была неудачная. Анна в тот день забыла накраситься,
как назло, а свою, принесенную вместе с остальными документами,
фотографию, суровый сеньор в окошке брать отказался. Сказал - не
положено. Положено - вон в тот зал, и садитесь лицом к камере.
Так и получился вместо лица белый овал с зелёными глазами. Губы
в ненакрашенном виде, с одним блеском, слились с кожей, а бровей и
ресниц, если не подкрасить, у неё вообще не видно. Прозрачные. Что
поделаешь, натуральная блондинка.
Зато права у неё в кармане.
Байк практически новый. На совсем новый не хватило, а вот на
подержанный, годовалый - вполне.
Знал бы папа.
Анна проказливо улыбнулась собственным мыслям и крутанула ручку
газа, обходя застрявшие в пробке машины. Ронды, в спешке
построенные под Олимпиаду восьмидесятых, очередной раз
ремонтировали, четыре полосы вынужденно сливались в одну и
тоненькой струйкой просачивались мимо дорожных работ.
Сбавив ход практически до нуля и помогая себе одной ногой, Анна
пропихнулась между заграждением и машинами и вырвавшись на свободу,
сразу рванула под сотню. Она никуда не опаздывала, просто так
принято - если у тебя мото, ты обязан носиться. Иначе как-то
несолидно.
Свернула у памятника Колумбу, оставила мотоцикл на охраняемой
подземной стоянке - не дай бог оставить на улице, разнесут по
запчастям не хуже, чем в Москве - и двинулась вверх по Рамбле к
дому. Шлем несла с собой, в специальном полотняном мешочке.
Разрисованный вручную всполохами адского пламени и переплетающимися
цепями, он стоил бы, наверное, дороже мотоцикла, вздумай Анна его
продать. Но ей он достался вообще почти бесплатно -
подружке-художнику нужно было отрабатывать технику, так что Анна
оплатила только сам шлем.
Приходилось экономить даже в таких мелочах. То есть это ей
раньше казалось мелочью, когда она не задумываясь выбрасывала
месячную зарплату средней семьи за новую пару босоножек. Теперь
экономия и строгий подсчёт бюджета стали ее второй натурой.
Поднявшись по покатым каменным ступеням на третий этаж -
естественно, без лифта, как и во всех домах старше шестидесятых, а
в Старом Городе только такие и водились - она открыла обитую
облезлым дерматином дверь. Ремонт в этом здании не проводили с
начала века. Прошлого.
Покосившееся зеркало при входе показало высокую поджарую
бесцветную блондинку в чёрной байкерской куртке с заклепками,
черных же джинсах и с куцей косичкой. Волосы у Анны были густые,
блестящие и длинные. Но только в распущенном виде. Стоило ей
собрать их в хвост или, упаси боже, в косу, как они становились
унизительно похожи на крысиный хвостик.
Зато на мотоцикле с косой было удобно. Волосы в рот не лезли и
после поездки колом не стояли.
Анна оставила шлем на полке при входе, повесила рядом куртку, и
не разуваясь прошла к себе в комнату, первую в длинном
коридоре.
Квартиру приходилось делить еще с тремя девушками и парнем.
Давид был из Бразилии, учился на модельера, и Анну смущал только
постоянными замечаниями по поводу ее гардероба.
Ее ближайшая соседка, и можно сказать подруга, та самая
художница, была из Франции. Николь постоянно экспериментировала - с
новыми материалами, собственной внешностью, стенами квартиры и
ухажерами. Мужчины у неё менялись чуть ли не каждую неделю. Зато
после каждого расставания, прорыдавшись в подушку, она рождала
очередной шедевр. Анна подозревала, что у неё кинурениновая
зависимость. Кто-то подсаживается на адреналин, кто-то на алкоголь,
а кому-то гормон несчастья подавай для творчества.
