МИРА
Можно ли считать природный катаклизм в виде наводнения в Богом
забытом маленьком селе предзнаменованием, выворотом судьбы на
застойном перекрёстке жизни? Судьбы... Да, правильнее всего просто
поверить в её существование и отдаться во власть её сурового
течения. Порой ещё более стремительного и беспощадного, чем эта
тоненькая речушка, неожиданно взбунтовавшаяся и вышедшая из
удерживающих её берегов.
— Меня зовут Калнышева Мирослава Сергеевна, — торжественно
представилась я молодому человеку, который встречал нас в
аэропорту, определённо и являвшемуся моим драгоценным
родственничком. Хотелось показать ему: не особо я и рада, что в
моих венах та же алая жидкость, что и в его.
— Влад, — ничуть не обидевшись, ответил мне он. По жестокой
иронии брата моего звали Владиславом, так что вторая часть наших
имён была идентична. Лизка — моя сестра, радостно визжала,
наконец-то она попала в столицу, её не волновало, что, вообще-то,
мы оказались на улице. Отец — Сергей Иванович, заключил сына в
объятия (смешная картина, учитывая, что сынок так вымахал где-то
под два метра ростом, ему пришлось прогибаться, чтобы мой папочка
со своими скромными метр семьдесят два смог обнять отпрыска). Я, не
удержавшись, хмыкнула, родственничек скосил взгляд в мою сторону —
кстати, обидно, глаза у нас с ним одинаковые — папины, тёмно-карие.
Мама — Нина Максимовна, неуверенно протянула руку своему теперь уже
точно пасынку, но тот нагло обнял и маму тоже. Видимо, он пытался
проделать такое и со своими новообретёнными сёстрами, но я,
игнорируя его, прошла мимо, так что родственные объятия достались
моей Лизке, тем более она сама прыгнула на шею к чужому человеку,
вот же ей повезло — провидение спасло от нежелательных
родственников.
Меня догнали дружной компанией, которая успела забыть про истинную
причину своего воссоединения и про мой дом, мёрзнущий сейчас под
водой, и про меня. Мы сели в машину — тёмный внедорожник с
тонированными стёклами, оказавшуюся собственностью братика, и этот
факт не прибавил ему симпатии в моих глазах, и поехали в другую
собственность того же родственника. Всю дорогу я молчала, не
портила семейную идиллию, чувствуя, что теперь мне нечасто придется
утруждать свои голосовые связки. И даже когда мы были на месте,
остановившись в элитном районе для всевозможных верхов этого мира,
я не проронила ни слова. Братец оказался обеспеченным человеком,
конечно, то, что он не бедный, видно было и по нашим семейным
подаркам, которыми он заботливо одаривал нас. Меня в частности
моими когда-то любимыми французскими шоколадными конфетами, но
после того как братец об этом прознал с чьей-то лёгкой руки и стал
присылать по одной коробке на мой день рождения, вся любовь к
конфетам пропала, и появилось стойкое отвращение к
сладкому.
Дом был двухэтажным коттеджем с ухоженной аллеей, дух не
захватывало, вычурности не было, дом как дом, никакой
фешенебельности, но мне понравился, что я поспешила скрыть за
равнодушным молчанием, в отличие от Лизки, которая принялась
расхваливать его, будто ничего больше собачьей конуры в жизни не
видела. После выгрузки нашего семейного багажа из четырёх
чемоданов, мой был самый маленький, у меня осталась ещё сумка, она
для меня была важнее всего, поэтому я предпочла, чтобы мои вещи
привезли позже, а с сумкой расставаться не согласилась.
— Давай помогу, — прозвучал раздражающий меня голос моего
брата.
— Благодарю, сама справлюсь, — с каменным лицом ответила я ему.
Взяла сумку необычной формы, но чемодан у меня всё-таки отобрали, я
не настаивала, хочет нести, пусть несёт, мне не жалко.
Внутри дом был ещё более красивым, чем снаружи: высокие потолки,
тёплый тон вишнёвых обоев, мягкие ковры на полу, в которых утонули
мои маленькие ступни. Через носки ощущалась приятная щекотка, но
моё лицо оставалось каменным, я ни на минуту не забывала, кому
принадлежит всё это великолепие, и на каких правах нахожусь здесь
я.
