У меня сегодня на редкость паршивый день. Минус двести по шкале
от нуля до десяти. Мой кофе давно остыл, магазины в этом ТЦ уже
опустили свои железные занавесы, а ехать домой я катастрофически не
хочу.
Пока я не вернулась — день не закончился. А значит, есть надежда,
что он окажется не таким уж паршивым. Может быть, я найду на дороге
кошелек с миллионом мелкими купюрами. Или встречу Криса Хеймсворта,
которому как раз не с кем сходить в ресторан. Или вдруг позвонят из
ООН и пригласят работать в штаб-квартиру в Брюсселе. Или где у них
там штаб-квартира?
Но пока я сижу в маленькой кофейне на первом этаже башни
«Федерация» в Москва-Сити, и у меня паршивый день.
Очень себя жалко. И ужасно обидно.
И поэтому совершенно наплевать, что там кто-то ругается у стойки.
Пусть хоть поубивают друг друга, хоть развлекусь.
— Ты знаешь, что это федеральный закон? Ты вообще знаешь, что
такое федеральный закон или ты кофе продаешь, потому что тебя из
пятого класса за тупость выгнали?!
Ну вот я знаю, что такое федеральный закон, а счастья нету.
Впрочем, мужика, который орет на девочку-баристу, это знание тоже
не сделало добрее. Тогда какой в нем смысл?
— Я просто хочу свой кофе! Я просто хочу заплатить за этот
гребаный кофе! В чем проблема вообще?!
Действительно, в чем проблема? Кофе тут есть, я проверяла.
Причем за деньги, это я тоже проверяла. Нет никакой нужды так
орать. Дал денег, взял кофе. В чем у них там беда-то?
Я вздохнула, поняв, что мне уже почему-то не наплевать, я уже
снова несусь на помощь как маленький Бэтмен или даже Супермен. Нет,
лучше Супервумен. Еще не решила, кого буду спасать, но пока
симпатии на стороне баристы. Нефиг орать на беспомощных девочек и
еще тыкать им без разрешения.
Мы с моим остывшим кофе выползаем из того угла, где сидели
последний час, и идем разбираться. Судя по тому, какими большими
становятся у баристы глаза, она обо мне начисто забыла. Может быть,
даже в носу ковыряла, пока думала, что тут никого нет. Ладно, шутки
в сторону, девочка реально чуть не плачет.
— Нет связи, терминал не работает, — бормочет она, глядя снизу
вверх на нависающего над ней мужчину в ослепительно черном костюме.
Мне казалось, это моветон — ходить в офис как на похороны.
Хотя что я знаю о здешних нравах? Мне сегодня прямым текстом
сказали, что и не узнаю никогда. Мордой не вышла. Точнее, не совсем
мордой.
— Но вы обязаны!
— Может быть, у вас есть наличные… — и слезки кап-кап.
Божечки-кошечки, ну что за вселенская трагедия. Причем я вижу, что
кофе она уже сделала, держит его в лапках, но, видимо, даже не
имеет права подарить за счет заведения, а то бы давно разрешила
конфликт.
— Двадцать первый, мать его, век! Две тысячи девятнадцатый год!
Современный мегаполис! Самое распонтованное место во всем
современном мегаполисе! Наличные, говорит она!
Сколько пафоса. Я выгребаю из карманов сдачу от своего кофе.
Самый дорогой тут стоит двести с хвостиком рублей, значит, трехсот
должно хватить. Подхожу к стойке, причем мужик в похоронном костюме
меня даже не замечает, и хлопаю купюрами об стол:
— За мой счет!
И вот тут он ко мне разворачивается.
Оу.
Оу.
Оу.
Нет, я бы предпочла работу в ООН или миллион мелкими купюрами, но
вот Крис Хеймсворт явно опоздал.
Я прямо столбенею, как этот хам красив.
У него очень черные вьющиеся волосы, очень светлые серые глаза, и
даже сейчас, когда он отвратительно, мерзко и недостойно орет на
бедную баристу, кривя очень красивые чувственные губы, я вижу, что
они могут сложиться в соблазнительную улыбку, против которой вряд
ли кто-то может устоять.
Я вспоминаю, как школьная подруга Юлька говорила, что светлые
волосы при темных глазах и наоборот — признак породы. Какой породы,
почему породы? Ей просто это льстило, потому что она была
блондинкой с карими глазами. А этот вот — как раз наоборот,
да.
