Наверно в этом мире запрещено жить спокойно. Я всегда вижу, как люди начинают улыбаться, всё у них становится хорошо, и тогда обязательно что-то случится. Тебе просто нельзя слишком долго радоваться. Как будто нам всем выдают какое-то количество счастья, и мы должны все это поделить между собой, а если кто-то один хочет отхапать себе слишком много, то его наказывают каким-то бедствием. Я верю, что всё в мире справедливо, если не связано с людьми. Только люди портят эту честность, а вместо неё создали что-то своё, что-то такое невразумительное и странное. Какая же справедливость в том, что человек честно работал всю жизнь, любил своих детей, не врал и поступал, по совести, а потом какой-то другой решит – так нельзя, и сделает что-нибудь ужасное. И вся справедливость улетучивается. Я не считаю себя самым честным или добрым, но люблю говорить, как все плохо поступают.
Я сам могу обмануть или сделать плохо другим ради своей выгоды. Но в основном я просто бездействую, а значит, делаю намного меньше плохого, чем другие. Может, я бы и хотел натворить чего-нибудь, а потом подставить хорошего друга, который меня всегда поддерживал. Но это не от пакости, совсем нет. Я хочу почувствовать себя человеком. Все вокруг бывают гадкими, а мне это тяжело даётся. Иногда я лежу в морозной комнате под одеялом, закрываю глаза, и сразу картинки перед глазами. Такие картинки, что выглядят взаправду. Как у меня отключается совесть, и я бегаю по миру и творю всякое. Потом я открою глаза и очень стыжусь за свои фантазии. Очень стыдно. Один раз я не сделал что-то такое и в жизни.
Всё было будто в очередной фантазии, только ярче и чётче. А ещё не было замедленной съёмки, которая бывает обычно в голове. Я шёл по улице, было очень красиво. Солнечная погода, такая, что хочется посидеть на лавочке и поесть мороженого, а потом побежать домой, задевая лицом только вылепившиеся из бутонов листочки. Потом прибежишь домой, а там все окна нараспашку. Отопление ещё не отключили. Кот развалился на батарее. Вредень растолстел. До чего же это не кошачье имя, да? Я люблю его. Кроме этой клички ничего не осталось от отца. Мы с ним много спорили из-за этого. Я говорю: «ну, давай Барсик или Мурзик», а он ни в какую, только себя и слышит. Всё бубнит: «Вредень, Вредень». Сначала я с ума сходил от такого имени, а потом согласился. Всегда тайком называл Вредня Мурзиком. А потом случилось плохое, и теперь это моё любимое имя. Почему я раньше не смеялся над тем, как это звучит. Вредень. Почему ему пришло в голову назвать самого милого и доброго кота вредным?
Мне сейчас неохота рассказывать, что там было. Как-нибудь потом расскажу.
Пятнадцатое января две тысячи первого года
Я родился. Я не помню, как там все там было, но мама говорила, что пока рожала, думала: лучше бы сделала аборт. Она говорила, что очень долго пробыла в больнице. Папа говорил, что был прекрасный морозный день, всё было завалено светящимися сугробами, похожими на куски маршмеллоу. Было так, что утром выходишь из комнаты, в гостиной открываешь шторы, и тебя прямо слепит белизной. Он тогда проснулся в то время, когда только светлеет. Я бы не смог спать, пока моя женщина рожает моего сына в больничке, а вот мой отец особо не запаривался. Потом ему позвонили, и он пошёл пешком. Притом что денег и тогда у них было нормально, и на метро можно было. В этом весь он. Был. Такой меланхоличный человек, второго такого вряд ли можно найти.
Хорошо, что я тогда родился. Я всегда вспоминаю, что могло меня вовсе не быть, и никакого Вредня не оказалось бы, и никаких проблем. После таких мыслей я понимаю, как люблю проблемы. Они заставляют чувствовать меня живым. Бывает, что я сам себе делаю проблемы, а решить их не могу, и в итоге жизнь катится не пойми куда.
