Глава 1. Замурованная келья
Дорога в Александровскую слободу вилась, как змеиная кожа, сброшенная временем. Михаил ехал медленно, будто боялся раздавить хрусткий ледок воспоминаний, оставшихся от рассказов деда. «Ищи там, где ангелы спят в камне» – эти слова, сказанные когда-то стариком в полубреду, теперь казались единственной нитью в лабиринте. Автомобиль подпрыгивал на ухабах, и в окно врывался ветер, пахнущий прелой листвой и чем-то ещё – металлическим, словно в воздухе висели невидимые лезвия.
Слобода встретила его пустыми глазницами окон. Дома, некогда крепкие, теперь клонились друг к другу, будто пьяные, а между ними пролегали тропы, протоптанные не столько людьми, сколько временем. Михаил припарковался у полуразрушенной стены, за которой чернел провал входа. Предлог был готов: исследование фресок XVI века. В университете бы покрутили у виска, узнай они, что он тратит грант на эту глушь. Но что они знали о фресках, которые видели во сне?
Он вышел из машины, и ветер тут же обвил его шею холодными пальцами.
– Ищете что-то, барин?
Голос прозвучал так внезапно, что Михаил вздрогнул. Из-за угла, словно вырастая из самой тени, вышел старик в выцветшем зипуне – дед Елисей, как потом представился. Его лицо напоминало старую карту: морщины сплетались в дороги, а в глазах стояли вехи забытых лет.
– Часовню, – ответил Михаил, стараясь не смотреть прямо на жёлтый клык, торчавший у старика изо рта. – Ту, что с фресками. Говорят, здесь есть такие.
Дед Елисей хрипло рассмеялся, будто Михаил сказал что-то неприличное.
– Фрески? Ох, милок, фрески-то есть. Только не для чужих глаз.
Он повернулся и, не прибавляя шага, поплёлся вдоль стены. Михаил последовал, чувствуя, как земля под ногами становится мягче, словно пропитанной дождями, которых не было уже месяц.
– Вот, – старик махнул рукой в сторону полуразрушенной часовни, чьи стены поросли мхом, как старые шрамы. – Там ищите. Да не найдёте.
– Почему?
– Потому что не вы первый. И не вы последний.
Михаил нахмурился. В голосе старика звучало не предупреждение, а констатация – как если бы он говорил о дожде или восходе солнца.
– Кто-то уже интересовался этим местом?
– Кто-то, – дед Елисей усмехнулся, и его клык блеснул в слабом свете. – Да все, кто слышал. Одни – учёные, как вы. Другие – те, что похуже.
– Какие «похуже»?
– Те, что ищут не фрески.
Старик повернулся и заковылял прочь, оставив Михаила стоять перед часовней. Ветер снова зашелестел в траве, и на этот раз его шёпот казался осмысленным: «Входи…»
Дверь, вернее, то, что от неё осталось, висела на одной петле. Внутри пахло сыростью и чем-то ещё – сладковатым, как тление старых книг. Михаил включил фонарь, и луч света упёрся в стену, покрытую потрескавшейся росписью. Ангелы. Их крылья, некогда золотые, теперь потемнели, а лики стёрлись, будто кто-то специально провёл по ним рукой.
И вдруг – движение. Не впереди, а сбоку, краем глаза. Михаил резко развернулся, но там была лишь пустота. «Воображение», – подумал он, но сердце уже колотилось, как пойманная птица.
Фрески продолжались дальше, вглубь часовни. На одной из них – рука, держащая перстень. На другой – зеркало, в котором отражалось небо с тремя лунами.
– Что за бред… – пробормотал Михаил, но внезапно его взгляд уловил деталь: в углу фрески, почти незаметную, была выцарапана надпись. Он приблизился, стирая пальцем слой пыли.
«Кто носит перстень – видит Лимб».
За спиной что-то упало. Михаил обернулся и увидел на полу перо – чёрное, с ржавым наконечником. Оно лежало там, где секунду назад ничего не было.
