В палате № 7 пахло антисептиком и тленом. Запах, въевшийся в стены, в потолок, в сам воздух, который был густым и тягучим, как сироп. Он заглушал всё, кроме тишины. Но это была не Это не история про победу добра и света. Это погружение во тьму, от которой не спасает даже финальная точка.
Вы читаете это на свой страх и риск.
Автор не несет ответственности за испорченное настроение, ночные кошмары, повышенную тревожность и желание проверить, заперта ли дверь.
Если вы чувствуете, что готовы к этому – добро пожаловать в лечебницу им. Бехтерева. Двери открыты. Или это вам только кажется?
Та тишина, что несет покой. Это была тишина ожидания. Прислушавшись, можно было уловить шепот – бесконечный, прерывистый, будто десятки голосов говорят сквозь воду из-за тонкой гипсокартонной перегородки.
Новый санитар, молодой парень по имени Максим, уже пожалел о своем трудоустройстве. «Хорошая ставка, спокойное место», – сказали ему в отделе кадров. Он нервно провел рукой по холодной поверхности тележки с лекарствами.
– Тебе к кому? – просипел голос из-за двери палаты № 8.
Максим вздрогнул. Дверной глазок был с внутренней стороны, но ему показалось, что за ним наблюдают.
– Лекарства разношу, – буркнул он себе под нос, стараясь казаться уверенным.
– Она тебя видит, – продолжил голос, низкий, без эмоций. – Говорит, у тебя за правым ухом родимое пятно. В форме паука.
Ледяная струя пробежала по спине Максима. Родинка. Как?.. Он никогда никому здесь о ней не говорил. Он судорожно потянулся за ключом-картой, чтобы открыть дверь в № 7 и поскорее закончить этот обход. Его пальцы дрожали.
Дверь со скрипом отъехала в сторону. В палате был полумрак. У стены, на кровати, сидел старик, Кашин. Он просто сидел и смотрел в пустоту. Казалось, он не заметил вошедшего.
– Петр Иванович? Лекарство принес, – голос Максима срывался на фальцет.
Он подошел к тумбочке, чтобы поставить стакан с водой. И тут заметил, что старик не один. В углу палаты, в самом темном месте, стояла тень. Высокая, худая, неестественно вытянутая. Она не отбрасывалась ни от одного из предметов в комнате. Она просто была. И смотрела.
Максим замер, чувствуя, как волосы на затылке шевелятся. Это была игра света, галлюцинация от усталости, что угодно.
Старик медленно повернул голову. Его глаза, мутные и белесые, уставились не на санитара, а на тень.
– Не бойся, – прохрипел старик. – Она не к тебе. Она всегда стоит за моим доктором. За Еленой.
Тень качнулась, словно от ветра, которого в палате не было.
Максим отшатнулся, опрокинув тележку. Пузырьки с лекарствами разбились, расплываясь по полу зловещими разноцветными лужицами. Он не видел этого. Он видел только то, как тень сделала шаг вперед, вытягиваясь к нему, и как старик улыбнулся беззубым ртом.
– Беги, – просто сказал Кашин.
Санитар не заставил себя ждать. Он рванулся к двери, но та с грохотом захлопнулась сама собой. Звук его крика был таким же острым и хрупким, как стекло ампул на полу. А потом резко оборвался.
На следующее утро его нашли в подсобке на этаже. Он сидел, обхватив колени, и безостановочно качался вперед-назад, вперед-назад. На все вопросы он только шептал одно и то же, смотря в пустоту широко раскрытыми, безумными глазами:
– Паук… За твоим доктором… Паук…
Его быстро увезли в закрытое отделение. А в историях болезни появилась запись: «Острый психотический эпизод у сотрудника. Причина: профессиональное выгорание».
