Глава 1. Пыль чужих зеркал
Тишина в архиве была его единственной верной спутницей. Она не предавала, не требовала, не ждала ничего невозможного. Она была густой, как сироп, и в ней плавали мириады пылинок, каждая из которых – свидетельство чьей-то забытой, никому не нужной жизни. Кирилл Орлов почти что любил эту тишину. В её предсказуемых рамках можно было существовать, не рискуя снова ошибиться.
В тридцать лет он подвёл итог своей жизни и нашёл его весьма посредственным. Не провальным – нет, провал предполагал бы хоть какую-то яркую попытку. Всё было гораздо банальнее. Несложившаяся карьера историка (места в вузах были только для своих), не состоявшийся брак (Анна сказала «скучно» и ушла к тому, с кого «не сыпется перхоть скуки», как она выразилась), не друзья (разошлись по своим семьям и заботам). Осталась эта работа – младший архивариус в музее «Старой Москвы». Разбирать, каталогизировать, описывать. Приводить в порядок чужое прошлое, поскольку своё давно превратилось в аккуратный, пыльный и бесполезный хаос.
Он аккуратно чистил пергаментный переплёт фолианта XVIII века, и единственным звуком было его собственное дыхание да едва слышный скребок скальпеля. В пять вечера смотрительница Мария Ивановна, пожелав доброго вечера, ушла, оставив его одного в полуподвальном хранилище. Кирилл часто задерживался. Идти в пустую однокомнатную квартиру на окраине было некуда и незачем. Там ждали только холодильник с одиноким йогуртом и настойчивая тишина, уже не такая комфортная, как музейная.
Он потянулся за очередной папкой и задел рамку с фотографией на столе. Старая, ещё студенческая фотка: он, Анна и их компания в лесу, все смеются, у него на плече гитара. Он смотрел на свое улыбающееся лицо, на этот огонь в глазах, и не мог вспомнить, о чём он тогда думал, о чём мечтал. Кажется, о великих открытиях. Получилось – о великой каталогизации. Он поставил рамку лицом вниз.
Дверь скрипнула, нарушая привычный порядок вещей.
– Кирилл, ты еще здесь? Прекрасно. – В проеме стоял завхоз Леонид Викторович, человек с вечно озабоченным видом и связкой ключей на поясе. – Помоги принять груз. Археологи из Суздаля прислали какую-то дрянь. Ящик для тебя.
Не дожидаясь ответа, он исчез. Кирилл вздохнул, отложил скальпель. Его мир, строго ограниченный стеллажами с аккуратными папками, снова пытались нарушить.
Ящик оказался небольшим, но на удивление тяжелым. Внутри, упакованный в желтый полистирол и пузырчатую пленку, лежал он. Щит.
Не боевой, не парадный. Скорее, ритуальный. Круглый, чуть больше столешницы, из темного, почти черного металла, начищенного до слабого, глухого блеска. Лицевая сторона была идеально гладкой, зеркальной, но дававшей какое-то неправильное, вязкое отражение. Смотреться в него было неприятно. Ты словно видел себя чуть со стороны, чуть под иным углом. Обратная сторона покрыта сложной чеканкой – переплетение змей, птиц и звезд, смысл которой был давно утрачен. А еще он был густо покрыт тонким слоем странной пыли, не похожей на обычную музейную. Она была темнее, с серебристыми искорками, и, кажется, совсем не хотела стираться.
– Что с ним делать? – спросил Леонид Викторович, скептически хмыкая.
– Очистить, каталогизировать, – пожал плечами Кирилл. – Обычная работа.
– Ну, развлекайся. Выглядит как хлам. Заколдованное зеркало какого-нибудь колдуна. – Завхоз усмехнулся своей шутке и ушел, громко цокая ключами.
Кирилл остался наедине с щитом. Леонид был не прав. Это был не хлам. В нем была… тяжесть. Не физическая, а какая-то иная. Взгляд соскальзывал с его поверхности, не желая задерживаться. От него веяло холодом, несмотря на теплое помещение.
Он перенес щит в реставрационную лабораторию – свою небольшую каморку с мощной лампой, вытяжкой и инструментами. Поставил его на вращающуюся подставку. И тут лампы над головой мигнули. Редкое для центра Москвы явление – скачок напряжения. Или… почудилось? Одновременно с этим откуда-то сверху, с улицы, донесся глухой гул, больше похожий на очень низкий и очень мощный звук бас-гитары. Стеклянная посуда на полках звеняще отозвалась.
